Здесь будет интересно!!!

Воспоминания Ии Саввиной о Фаине Георгиевне Раневской:
"Впервые я пришла в квартиру Раневской, когда она была больна, и мы репетировали «Странную миссис Сэвидж» у нее дома.
Высокая, седая, красивая (становясь старше, хорошела, но, когда ей говорили об этом, обижалась: "Вы надо мной издеваетесь!", в длинном черном халате, она казалась больше своей квартиры, словно не вмещалась в нее. Так же не вмещается ни в какие слова.
Отмечать 80-летие она отказалась. Так было и за пять лет до того. «Давайте устроим Ваш праздник, — просили мы ее. — Сколько людей почтут за честь и радость приветствовать Вас!»
«Вы сума сошли, — мгновенно реагировала она. — Я расскажу, как это будет выглядеть. Сидит старуха в кресле, и все поют гимн ее подагре. Потом ей дарят сто пятьдесят дерматиновых папок, она вызывает грузовое такси, чтобы все это увезти, приезжает домой и на нервной почве «дает дуба». Зачем мне и вам это надо?»
Я не помню, чтобы Раневская что-нибудь для себя просила, искала какую-либо выгоду. При этом у нее было обостренное чувство благодарности за внимание к ней. В связи с 80-летием ее наградили орденом Ленина, и мы, несколько человек, приехали с цветами поздравить Фаину Георгиевну (постановление опубликовано еще не было, только в театр сообщили, и Раневская ничего не знала).
Реакция ее была неожиданной; мы привыкли к ее юмору — даже болея, шутила над собой. А тут вдруг — заплакала. И стала нам еще дороже, потому что отбросила завесу юмора, которым прикрывала одиночество. Среди множества поздравлений была телеграмма от Сергея Юрского, которого она любила и высоко ценила:«Я плакала и готова была покончить с собой, — говорила она, — потому что он написал то, что не соответствует действительности. Я же ничего не сделала из того, что, в общем-то, могла».
Раневская не кокетничала, скромности ее было чуждо неумное ханжество. Фаина Георгиевна знала, что одарена природой, но она была обременена своим талантом, который не удавалось полной мерой выплеснуть. У Андрея Платонова есть строки как будто про нее:
«Он скучал от своего таланта, как от одиночества, не зная, как нам высказать это, чтобы мы поняли».
Фаина Георгиевна утверждала, что, начни она жизнь сначала — стала бы археологом. Мне кажется, наоборот, — будучи археологом, все равно стала бы актрисой. Человек высокой культуры, она прекрасно знала литературу, увлекалась биологией и генетикой. Археология — пласты миллионнолетней культуры, опыт всего человечества. Уникальная натура актрисы находилась в непосредственной связи с этим опытом, и ее интерес к археологии казался мне естественным.
Мне нравилось заходить в театр, когда играла Раневская. Дверь из общего коридора, ведущая в ту закулисную часть, где артистические уборные, закрыта. Все стараются говорить тише. Сцена вымыта, пахнет не пылью, а свежестью. «Я сегодня играла очень плохо. Огорчилась перед спектаклем и не могла играть: мне сказали, что вымыли сцену для меня. Думали порадовать, а я расстроена, потому что сцена должна быть чистой на каждом спектакле».
Раневская раздражалась по мелочам, капризничала «не по делу», как считали многие. Так решила однажды и я, когда репетировали «Сэвидж». И взбунтовалась. Потом боялась, что Фаина Георгиевна никогда не простит меня, а она сама позвонила, и мы часа четыре говорили и обе плакали. Чувствуя мое раскаяние, Фаина Георгиевна уверяла, что виновата во всем она, что не имела права не щадить мои нервы.
Величие ее откровенности тогда потрясло меня: «Я так одинока, все друзья мои умерли, вся жизнь моя — это работа. Совсем молодой я осталась в России одна, без родственников, по двум причинам — не мыслила жизни без театра, а лучше русского театра в мире нет. Но это не главное. Возможно ли оставить землю, где похоронен Пушкин и где каждое дуновение ветра наполнено страданием и талантом твоих предков! Это ощущение Родины — моя жизнь. И вдруг я позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь, а — как вам объяснить? — это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею».
Иосиф Ефимович Хейфиц как-то сказал, что у режиссера должны быть глаза осы. Он должен уметь наблюдать людей и жизнь. Актеру тоже бы неплохо иметь такие глаза. Многие роли, сыгранные Фаиной Георгиевной, — результат такой наблюдательности. Даже тексты написаны ею. В кино счастливой была встреча с М.И. Роммом и роль в «Мечте», сыгранная на будущее, на многие годы вперед. Столько лет прошло, но ничего не устарело — она играет ясно, тонко, естественно, и даже очень хорошие артисты рядом с ней стоят на котурнах. Она любила эту роль".