Утлая моя жизнь, суденышко моё хлипкое дало трещину. С утра проснулся и чувствую - до горла полон холодной воды, сердце бьётся тихонечко, пискляво, положи руку на грудь - уймешь. Отдёрнул шторы. Пермь. Задернул шторы. Надо бы бордовые купить, плотного сукна, со сцепкой посередине. Недосуг, лень. Всё лень и недосуг, потому что очень уж это хлопотные занятия. Яишенку поел. Споро поел, деятельно, без рассуждений о судьбе цыпленка. В 11:05 прибывает поезд из Москвы. Там у меня родня живет с наполеновских времен. У родни дочка. Веселая, по всему видать, девушка. Так в первопрестольной веселилась, так употребляла вещества, что теперь будет жить на выселках у родного дяди. У меня, то есть. Если честно, я эту Настасью в глаза не видел. Нет, фотографию, конечно, рассматривал, но и только. Девочка, как девочка. Подросток двадцати семи лет. Ее папа мне позвонил месяц тому и говорит: "Приюти дочку, Кир Игнатыч, ты мужик опытный, ты ее мигом перевоспитаешь. А то умрет она насовсем". Я помолчал минут десять, соглашаться не хотел, одиночество, оно людей не любит, но в оконцовке все же согласился, потому что родная кровь, а кто я такой, чтобы против родной крови переть? У меня квартирка о две комнаты, кухня финская, коридор, кладовка, лоджия протяженная. Соседи тихие. Сосновый лес напротив. Пасторальные условия. Самое место переживать абстиненцию или что там сейчас подростки переживают? Пока думал, сковородку с тарелкой помыл. Я всегда сразу мою. Потому что, если скопится, я на раковину, как на вепря иду. С большим душевным сопротивлением. Посуда на проблемы похожа. Я раз проблем накопил, потом замаялся на гашетку жать. С дымком только, с гарью и удалось решить.
Оделся в октябрьскую одежду, вышел из дому. Лужи каплями колосятся. Детский сад рядом, а там дети. Стоят у забора, прутики пальчиками обхватили, смотрят. Весело смотрят, не понимают пока, что им заборчики на всей дистанции организуют. У меня машина. "Волга" тридцать первая. Кто-то говорит - старье, а мне нравится. Словно с дивана и не вставал. Работает посредством инжектора, минуя карбюратор. Исключительное изобретение. Сел-поехал. Через двадцать минут зарулил на вокзал. Наш вокзал из Польши привезли. Со следами немецкой бомбежки. Мне тут все время кажется, что из-за угла стрелять начнут, но еще ни разу не начали. Постоял у табло. Первый путь горнозаводского направления. Хороший путь. Не знаю почему. Поднялся. Высчитал на глазок тринадцатый вагон. Смотрю - едет. Из хмари пермской выплывает железной мордой. Чух-тук, чух-тук. Надо просто так поезда встречать. От безделья. Ради этого "чух-тук". Как я раньше не догадался? Встал у тринадцатого. Проводница лестницу отклячила. Пошел народ. Настасья тринадцатой вышла. Я считал для развлечения. Нумерология. Вагон тринадцатый, вышла тринадцатой. Что-то будет, а что именно - не пойму.
- Дядя Кир! Привет!
- Здравствуй, Настасья.
Пригляделись оба. Я известно какой человек - лицом сморщенный, лысоват, сутуловат, в сером во всем, на левую ногу хромый, плечики узенькие, а зубов почти нет. Настасья поинтересней. Башмаки тяжелые, ноги длинные под юбкой угадываются, глаза большущие, острижена коротко, на московский манер, серьги красные в ушах болтаются. Бледность абстинентная заливает кожу.
- Поехали, Настасья. В дороге познакомимся.
Поехали. Вот о чем говорить чуть ли не с заграничным подростком одинокому дяде? И я не знаю. Молчу, баранку кручу, косюсь оленьим глазом. А Настасья освоилась, форточку опустила и давай курить. Без спросу. На голубом глазу. Ладно, думаю, не стоит так сразу насаждать дисциплину, пускай. Вначале, думаю, надо наладить контакт, а потом уже стращать. Приехали. Извлек чемодан. Второй извлек. Извлек третий. Втиснулись в лифт. А я на девятом. У меня виды. Совершенно благодатные условия для самоубийства, хе-хе. Вошли в квартиру. Разулись. Выдал тапки.
- Смотри, Настасья. Тут гостиная, а тут гостевая. Там вот кухня, а здесь кладовка. Ты живешь в гостевой. Постельное поменяно. Спи - не сомневайся. Холодильник ешь. В продуктах недостатка не имею. На счет работы...
- Подожди, дядя Кир. Я тут ненадолго.
- Разве?
- Да. Поживу две недели, а потом ты позвонишь папе и скажешь, что у меня всё хорошо.
- А у тебя всё хорошо?
- Очень хорошо. Да, гуляла по клубам, выпивала, "фен" нюхала. Но это все в прошлом.
Я улыбнулся. Люблю бесхитростных подростков.
- Ну, раз всё в прошлом, то не о чем говорить. Обедать будешь?
- Нет, я в поезде ела. Мне бы город посмотреть. У вас есть музеи?
- Есть. В Дом Мешкова сходи, в краеведческий. Вся история Пермского края перед глазами предстанет, как диафильм.
- Круто! Адрес черкнешь?
- Не просто черкну - свожу!
- Дядя Кир, это лишнее. Я люблю пропитываться атмосферой нового города в одиночестве.
Крякнул.
- Вполне понимаю. Сам одиночество люблю. Сейчас такси тебе вызову, езжай с Богом.
Уехала. Через полчаса Витя-таксист звонит. Не доехала, говорит, твоя племянница до музея, возле кабака сошла. "Длинный нос" называется. Ладно, думаю, чего так с места лютовать. Не нагрешила еще, чтобы серчать. Выпьет пару пива да приедет. Пошел пока холодильник мыть. Я его каждый день мою, потому что он каждый день недостаточно чистый. Через два часа снова Витя позвонил. Уехала Настасья с двумя мужчинами в Заостровку. Официантка из "Длинного носа" сказала, что они про гашиш толковали. За товаром двинула, не иначе. Дело молодое, но предосудительное. Доставай, говорю, её оттуда. А Витя мнется. Она, говорит, в ресторане "Великая стена". Тут гулянка какая-то. Абреков человек тридцать. Азеры, по ходу. Не уверен, что смогу. Вздохнул. Ладно, говорю, сейчас приеду, сам разберусь.
Через полчаса только добрался до этой "Стены". Вошел. Застолье, веселье, в три-то часа дня. Нехристи. То ли свадьба у них, то ли похороны. И Настасья там. Сидит возле владетельного горца, хохочет. И пьяная уже, и обкуренная. Подошел.
- Настасья, почему ты такая несознательная? Быстро поехали домой!
- Дядя Кир, отвянь. Мне двадцать семь лет, повеселюсь и приеду.
- Эй, уважаемый, ты кто такой?
- Я - дядя Кир. А это моя племянница. Ей нельзя пить и курить гашиш. Ей надо ехать домой.
- Слушай, она взрослая, да? Иди отсюда, тебя не приглашали.
- Никуда я не пойду! Мне её отец доверил. Пойдем, Настасья.
Я взял племянницу под локоть и потянул. Она вырвалась. Горец вскочил и толкнул меня в грудь. Я мог не падать, но упал. Мне было интересно, что в Настасье возьмет верх - родственные чувства или желание побалдеть. Она застыла в нерешительности. Я "подкрутил".
- Козел черножопый, старика толкнул!
Горец набросился. Они вообще все заклекотали. Посыпались пинки. Я закрылся руками и между запястий наблюдал за реакцией Настасьи. Она побледнела пуще прежнего, несколько секунд сомневалась лицом, а потом бросилась сквозь толпу и закрыла меня своим телом. Умничка. Состоялся тот эмоциональный контакт, без которого мне девочке никак не помочь. Тут горец хватил лишку. Сгреб Настасью за челку и отшвырнул в сторону. Я уже было начал закипать, но сдержался. Подполз к ней, поднял на ноги, приобнял и на выход. Под жопу пнули вдогонку для острастки пару раз, ну да пускай. У меня жопа крепкая, целый день можно пинать без особого эффекта. Добрели до "Волги". Повалились в салон.
- Дядя Кир, ты какой-то сумасшедше храбрый человек!
- Я не храбрый, я ответственный. Говори честно - пойдешь в букинистический книгами торговать?
- Пойду. Но как я справлюсь без бухла и наркоты? Меня "подламывает", дядя. Блин, реально "подламывает", понимаешь?
- Понимаю. Двадцать один день надо перетерпеть. Дальше все само образуется.
- Двадцать один день?
- Да. "Очко".
- Чего?
- Ничего. Это мне по голове попало.
- Ладно. Я постараюсь.
Десять дней Настасья действительно старалась. Ходила в букинистический (он возле дома), даже книжку религиозную читать начала. "Ешь, молись, люби" называется. А в букинистический ведь кто только не ходит. А она девка красивая, с московским шиком. Короче, познакомилась с каким-то нашим Олень Делоном и после работы не вернулась домой. Я звоню - трубку не берет. Пришлось друзей беспокоить. Запеленгуйте, говорю, эту трубочку, племянница моя колобродит. Запеленговали. В Закамске сидит. На Богдана Хмельницкого. И как она такие места выбирает? Есть Компрос, есть Ленина. Есть целый микрорайон Краснова. Вполне культурные места.
В одиннадцать вечера мы с Витей приехали на Богдашку. Припарковались. Сиди уж, говорю. Сам я, мое горечко. Дом хрущевый. Пятый этаж. Поднялся, кости мои кости. Звонка нет. Постучал. Еще постучал. Ухо приложил. Всхлипы бабьи. Тут открыли. Парень потный. Олень Делон.
- Чего тебе, дед?
- Я не дед, я дядя Кир. Моя племянница Настасья у тебя?
- Дядя Кир? Это ваша племянница? Я не знал! Я не при делах! Я если б знал, я бы никогда!
- Да знаю, знаю... Сейчас-то уж чего. Позови её.
На пороге появилась Настасья, завернутая в простыню.
- Дядя Кир, ну ты чего? Я не пью, не нюхая, не курю. Не могу же я жить без секса, сам подумай? Как ты меня вообще нашел?
- Точно не пьешь? А ну-ка дыхни!
Дыхнула. Не пьет.
- Приблизься. Дай глаза посмотрю.
Посмотрел. Ясные, как день.
- Хорошо. Я удовлетворен. Можешь оставаться. Утром только на работу не опаздывай.
Спустился. Сел на лавочку. Шнурки хотел перешнуровать, а то как-то неаккуратно. Через пять минут из подъезда вылетела Настасья.
- Он меня прогнал, дядя Кир!
- Кто?
- Виталик. Ну, который тебе дверь открыл.
- Он мне сразу показался неискренним. Забудь. Вон такси стоит, поехали давай домой.
Приехали. Я на кухню пошел чаю испить, а Настасья к себе ушла. Через пять минут заходит сама не своя. Села за стол и молчит, только руки дрожат.
- Что случилось, Настасья?
- Ты не поверишь, дядя Кир.
- Чудеса какие?
- Ресторан, из которого ты меня забрал... Там всех расстреляли. В тот же вечер ворвались люди с автоматами и всех убили. Я Вазгена видела... С дыркой во лбу. По Ютубу.
Настасья закрыла лицо руками. Я отреагировал.
- Ужас какой... Вот ведь ироды. Ой, в страшное время мы живем! Такой, прямо, разгул преступности. Лучше лишний раз из дома не выходить. Береженого, как говорится, Бог бережет.
- Дядя, а давай вместе выпьем, а?
- Не пью я. Даже не уговаривай. Всё. Спать надо. Замаялся я.
Отбрехался от выпивки кое-как. Нельзя мне пить. Злым становлюсь, мстительным. Десять лет уже не пью, чтобы лишнего не нагрешить.
Утром проснулся, из ванной вышел, а на меня Настасья идет. По щекам слезы катятся, глаза безумные. Схватила за грудки, повисла на халате и давай выть:
- Это тыыы... Это всё тыы...
- Чего - я? Ты в своем уме, Настасья.
- Виталик повеееесилсяяя! Я Вконтакт зашла, а там свечка и что повесился напииисано.
- Ну, повесился и повесился. Я тут совершенно ни при чем. Мало ли дураков на свете? Повесился он... Да у нас тут каждый второй вешается, подумаешь.
- Сначала ресторан, а потом Виталик? Дядя Кир, я дура, по-твоему? Кто ты? Кто ты, скажи?
- Дядя я твой. Навыдумываешь всякой ерунды и воешь, как белуга. Меньше шляйся и Господь меньше наказывать будет.
- А что у тебя за крест во всю грудь?
Я запахнулся.
- Это потому что я в Бога верую. Молюсь, между прочим, за тебя каждый вечер. Всё. Иди в ванную. Сейчас завтракать будем.
Из ванной Настасья вышла замороженной.
- Я посмотрела в интернете про крест на груди.
Я отложил вилку. Наизобретают всяких интернетов, мучайся потом.
- Я знаю, что означает этот крест. Ты вор в законе, дядя? Отвечай!
Пришлось убрать дурацкую улыбочку и простоватый говорок. На самом деле все шло по плану. Промокнув губы салфеткой, я ответил:
- Да, Настасья. Я вор в законе. Людей в ресторане расстреляли, потому что воров в законе нельзя бить. А Виталика повесили в воспитательных целях. Чтобы ты поняла, насколько мне важно, чтобы ты перестала дурковать и взяла себя в руки. Пойми, не имеет значения, где ты будешь находиться - в Перми или в Москве. Потому что мои люди будут следить за тобой повсюду. И если ты решишь выпить, понюхать, выкурить какую-нибудь дрянь - вокруг тебя начнут исчезать люди. Барыги, любовники, случайные алкаши. Их кровь ляжет на тебя. Ты будешь идти по жизни, оставляя за спиной гробы и вдов. Это я тебе обещаю со всей ответственность. Ты меня услышала, Настасья?
В глазах племянницы плескался ужас. Ужас лучше Бога. В ужас легче верить.
- Услышала. Я хочу уехать.
- Уезжай. Отцу не болтай, раздавлю. Помни про гробы и вдов.
В тот же вечер Настасья улетела в Москву. Я позвонил Виталику, который на самом деле Петр, и попросил удалить скорбную страницу. Мы с Петрухой ее три недели назад состряпали и набили друзьями для правдоподобия. А потом я два часа смывал с груди дурацкий крест. Ролик с фейковым расстрелом в ресторане Витя "выпилил" из Ютуба еще вчера. Спасибо братьям-азербайджанцам за такой славный спектакль. "Иди отсюда, тебя сюда не приглашали!" Хе-хе. А Настасья через год разбилась насмерть. Даа... Отец говорит, что она боялась всё время и от этого страху, видимо, совсем уж в крайности впала. Пила по-черному и всё такое. Одна. Как лиса в капкане. Лисы себе лапу отгрызают, а потом помирают на свободе от инвалидности. Хороший у меня был план, филигранный, а, поди же ты - не сработал. То есть, сработал, но как-то наоборот.
Павел Селуков
|