Здесь будет интересно!!!

«Мусорная» любовь, или Чистота природы зависит только от нас самих. 

Личный пример тоже может быть заразительным. Особенно, когда он касается сохранения окружающего нас мира. 

Я знала Юлю совсем молодой девушкой. Она всегда была серьёзной. Училась на инженера, потом работала. Ходила с друзьями в походы, в том числе дальние и довольно тяжёлые. 

Говорила так: 

— Катерина, понимаете, я люблю природу. 

Я невольно улыбалась. Она на улыбку не отвечала, уточняла: 

— Любовь — действенное чувство. Да, в лесу я соблюдаю все правила пожарной и прочей безопасности, сжигаю, закапываю то, что может быстро разложиться, увожу трудно разлагаемый мусор с собой, вырастила сколько-то деревьев. И всё же мне кажется, что этого мало. 

— Юля, — говорила я, — природоохранных радикалов — пруд пруди. Сейчас в цивилизованных странах это модно. Вместо баррикад Делакруа, понимаете? Если вы чувствуете в себе призвание — без проблем. В перестройку у моего мужа под окнами его лаборатории Института ядерной физики месяцев пять жили в очень красивой палатке (у нас самих в ту пору палатка была брезентовая, застегивающаяся на деревянные пуговицы) активисты «Гринписа», протестовали против чего-то ядерного. Физики и биологи иногда приглашали их помыться, а те угощали их какими-то дефицитными по тем временам европейскими или американскими продуктами. При этом реактор института стоял, потому что финансирования не было. Но здесь же главное — идея. Убей лесоруба, спаси дерево. Выпустим на свободу всех лабораторных крыс, дрозофил из пробирок и дрожжи из чашек Петри. 

В моей собственной жизни баррикад как-то не сложилось, но от участников штурма и обороны нашего Белого дома (или тех, кто себя за них впоследствии выдавал) я знала, что всё это весьма духоподъёмно, а литература и картины в Эрмитаже и Русском музее дали мне понимание степени архетипичности процесса. 

К тому же то и дело доводилось читать статьи про озабоченных экологией людей, которые использовали лишь то, что другие выбросили на помойку, или разводили кур и брюкву на окраинах мегаполиса, или жили в домике на дереве. Вариантов масса. 

— Но понимаете, Катерина, всё дело в том, что я-то совершенно не радикал и никакого стремления к жизни на баррикадах или вблизи помойки не имею, — объясняла Юля. 

— Тогда придется ещё думать, — соглашалась я. 

Жилья от родителей Юле не досталось, пришлось зарабатывать самой. С её любовью к природе ей хотелось дом, а не квартиру. Однако её работа — в городе. Земля в пригороде Петербурга очень дорогая. 

Юля вышла замуж за Илью. Илья тоже был инженером и разделял её взгляды на мир. Они вместе купили участок земли и стали постепенно строить дом. 

«Всё-таки яркое желание служить свободе или природе — это дело юности, — думала я. — Потом в норме на первый план выходят другие заботы. А если не выходят, то, скорее всего, что-то в онтогенезе этого конкретного человека пошло не так». 

— Там, где мы строим дом, сравнительно недалеко, есть очень красивое лесное озеро, — рассказывала мне Юля. — Но поскольку это близко к городу, там огромная антропогенная нагрузка. Люди приезжают на машинах на пикники, приходят из соседних поселков. Шашлыки, музыка. Сожжённая и вытоптанная трава, туалетная бумага по кустам, сломанные деревья, кучи мусора. Прямо зрелище экологической катастрофы. 

— Понимаю, видела такое не раз, — вздохнула я. — И озеро это знаю. Очень обидно, жалко его и вас. Вы сами всегда очень аккуратны в природопользовании, живёте рядом с озером, а отдохнуть на нём невозможно — одни отрицательные эмоции. 

— Мы с Ильёй ездим туда на машине каждое воскресенье, — сказала Юля. — Проводим там от двух до трёх часов. 

— Да?! — удивилась я. 

— Мы привозим восемь больших чёрных пластиковых мешков — больше у нас просто в машину не помещается, надеваем перчатки, ходим и собираем мусор. Потом складываем мешки в машину, отвозим их на свалку. В общей сложности получается от четырёх до пяти часов в неделю. Мы решили — так правильно. 

— Вы там вёдете какую-то агитационную природоохранную работу? 

— Нет, никакой работы. Просто ходим и собираем. Иногда Илья подрезает или лечит поврежденные деревья, он этому специально учился. 

— Давно вы это делаете? 

— Два года. Привыкли уже. 

— С утра в воскресенье? 

— Скорее днём: Илья любит поспать. 

Я отчётливо представила себе эту картину. Чад от шашлыков, столики, машины, орущие колонки, женщины режут огурцы, мужчины вскрывают банки с пивом и бутылки с чем-то покрепче, бегают и визжат дети, лают собаки. Мимо и вокруг всего этого ходят два серьёзных высоких человека с чёрными мешками в руках и собирают в них мусор — банки, бутылки, пластик, туалетную бумагу. Собрали на этом участке — грузят мешок в машину и переезжают на следующий. 

«Кто они такие?» — раздраженно думают взрослые. 

Непосредственный ребёнок подбегает и спрашивает: 

— Тетя, дядя, вы тут дворники? 

— Нет, мы инженеры, — спокойно улыбаясь, отвечает Юля. 

— А зачем же вы здесь? 

— Чтобы было чисто и озеро могло дышать. 

Юля говорила, что, поскольку люди часто ездят на пикники на одно и то же место, их уже узнают и называют «призраки с мешками». 

* * * 

Дети у Юли с Ильёй получились не сразу. Но в конце концов всё-таки родилась дочка, и я за них очень радовалась. 

— Вот теперь, наконец, у них всё есть, и им не придётся… — смутно и незаконченно подумала я. 

Потом, несколько лет спустя, я случайно увидела их фотографию в многотиражной газете «Метро». Они стояли полуотвернувшись, в руках у каждого — по чёрному мусорному мешку. Рядом стояла крошечная девочка в больших голубых перчатках. У неё в руках был мешок поменьше, с картинкой. Она смотрела прямо в камеру и улыбалась. 

В заметке под фотографией двое других людей, мужчина и женщина, говорили: 

— Мне всегда хотелось, но просто не приходило в голову как. У меня тоже есть рядом озеро. И я тоже стал это делать. Четыре часа в неделю — это каждый может себе позволить. 

— Вам не обидно, что кто-то мусорит, а вы тратите свой выходной — убираете? — спрашивал корреспондент газеты. 

— Нет. Каждый отвечает за то, что делает он сам. Главное — понимать, что ты делаешь именно то, что считаешь правильным. 

Спустя ещё некоторое время мы встретились с Юлей. 

— Ну как, — спросила я, — на озеро ездите? 

— Ну разумеется, — пожала она плечами. — Все вместе, с дочкой и сыном. Он ещё мешок носить не может, но уже понимает, что такое мусор, и носит к сестре. 

— Восемь мешков? — уточнила я. 

— Шесть! — радостно улыбнулась Юля. — А недели три назад было всего пять! 

— Постарели, снизили норму? — усмехнулась я. 

— Нет, просто больше не было! Люди стали меньше мусорить. Мы видим: собирают аккуратно все своё и увозят. И деревья не ломают. И музыка больше так не орёт. И ещё дети тех, которые на пикниках, подражают нам: берут мешки, ходят и сами собирают мусор. 

Я молча вскинула пальцы в знаке «виктория», и Юля повторила мой жест. 

Каждый может. И не обязательно быть радикалом. 

 Катерина Мурашова