Здесь будет интересно!!!

У нас в школе был трудовик. Великий лжец, то есть популист, то есть оратор. Он был похож на сову из Винни-Пуха. На трудах мы делали киянки и вешалки, но в основном слушали. Трудовик садился на стул, ставил локти на стол, сцеплял пальцы в замок, водружал подбородок и говорил. Биографии трудовика мог бы позавидовать барон Мюнхгаузен, если бы барону было свойственно это чувство. Кабинет трудов располагался в школьном пристрое: парты-верстаки, тиски, заготовки, хаос инструментов. Запах металлической стружки смешанный с запахом стружки древесной. Атмосфера была настолько настоящей, что на ее фоне слова трудовика вызывали оторопь как бы дополнительно. Борис Аркадьевич служил в Иностранном легионе. Был майором угро. Руководил заводом. Торговал турецкими шубами в рыночном павильоне. Участвовал в кругосветной парусной регате. 

Однажды, когда он ехал на своей "Ниве" из загородного дома в Пермь, его попытались взять в "коробочку" два шестисотых мерседеса. Один мерседес оказался в кювете, второй врезался в столб. Еще у Бориса Аркадьевича не хватало фаланги на указательном пальце левой руки. Он потерял ее в перестрелке благодаря замысловатой траектории бандитской пули. В седьмом классе мы слушали его истории затаив дыхание. В восьмом - с легким недоверием. Девятый класс нас озлобил. Каждый сидел и думал: "Ты чё несешь, придурок?" Была весна. Весь учебный год Борис Аркадьевич вещал напропалую. Мы решили отомстить. Мы считали, что обманывать нельзя даже ради красного словца. Мы учились в литере "Е", а, значит, в вопросах мести хуев не пинали. 

После долгих обсуждений был выбран способ. Тупой и жестокий, как мы. В стул Бориса Аркадьевича был вбит гвоздь на двести острием вверх. Наша задача сводилась к легкотне - заговорить трудовику зубы, чтобы он сел не глядя. И Борис Аркадьевич сел. На гвоздь. Жопой. Не скажу, что с размаха, но опустился он достаточно уверенно, чтобы гвоздь проник глубоко. Ужас и боль трудовика сложно описать словами. Он рванулся с гвоздя, тут же упал, схватился за задницу, взвыл и, по-моему, заплакал. А потом обвел нас своими совиными глазами и заковылял в травмпункт. Помню, его губы тряслись, буквально прыгали по лицу, как в пляске святого Витта. 

Через неделю Борис Аркадьевич вернулся. Посмотрел на стул. Сел. Поставил локти на стол. Сцепил пальцы. Водрузил подбородок. И рассказал нам свою жизнь. Там не было регат, угро, Легиона, мерседесов, завода и перестрелок. Только одиночество, потому что сын с дочерью погибли в аварии, жена умерла от рака и даже цветы дома вянут неизвестно почему. Мы молчали. Мы тосковали по прежней экзотике. А Борис Аркадьевич велел делать плечики и ушел в подсобку. Он две недели давал задание и уходил в подсобку. А потом Валера-второгодник встал и попросил:
- Расскажите про Легион, Борис Аркадьевич. Вы ведь в Африке были, да? 
Борис Аркадьевич ожил. Не сразу, минут через десять. Молчал сначала, а потом ожил. Сел в позу и говорит:
- Африка - опасное место! Пумы! Львы! Пустыня Сахара занимает...
И пошел шпарить. Глазки заблестели. И мы все заулыбались. Пофиг вообще.

Павел Селуков