Это был пятьдесят седьмой год. Москва, фестиваль молодёжи и студентов. Толпы иностранцев! Впервые! И приехали пять французских композиторов, сочинители всех песен Ива Монтана - Франсис Лемарк, Марк Эрраль, ещё какие-то… Знаменитейшие фамилии! И к ним был приставлен Никита Богословский - во-первых как вице- или президент общества СССР-Франция, а во-вторых, у него прекрасный французский.
Ну вот.
А я тогда играл в Эрмитаже "Необыкновенный концерт", а по соседству выступал Утёсов. И так как только от меня, "конферансье", зависело, два часа будет идти наш "концерт" или час двадцать, то я быстренько его отыгрывал, чтобы успеть на второе действие к Леониду Осиповичу. Я его обожал.
И вот я выбегаю, смотрю - стоит эта группа: пятеро французов, Никита и Марк Бернес. Он к ним очень тянулся… И идёт такая жизнь: Никита что-то острит, французы хохочут. Я ни слова не понимаю, Бернес тоже. И он всё время дергает Богословского за рукав: "Никита, что ты сказал?" Тот морщится: "Погоди, Маркуша, ну что ты, ей-богу!" Через минуту опять хохочут. Бернес снова: "Никита, что он сказал?" На третий раз Богословский не выдержал: "Марк, где тебя воспитывали? Мы же разговариваем! Невежливо это, не интеллигентно…"
Потом он ушёл добывать контрамарку - французам и себе, и мы остались семеро совсем без языка. Что говорит нормальный человек в такой ситуации? Марк сказал: "Азохн вэй…" Печально так, на выдохе. Тут Фрэнсис Лемарк говорит ему - на идиш: "Ты еврей?" Бернес на идиш же отвечает: "Конечно". "Я тоже еврей", - говорит Лемарк. И повернувшись к коллегам, добавляет: "И он еврей, и он еврей, и он…" Все пятеро оказались чистыми "французами"! И все знают идиш! Марк замечательно знал идиш, я тоже что-то…
И мы начали жить своей жизнью, и плевать нам на этот концерт Утёсова! Тут по закону жанра приходит - кто? - правильно, Богословский! Мы хохочем, совершенно не замечаем прихода Никиты… Он послушал-послушал, как мы смеёмся, и говорит: "Маркуша, что ты сказал?" А Бернес отвечает:"Подожди, Никита! Где тебя воспитывали, ей-богу? Мы же разговариваем!"
Это был единственный раз в моей жизни, когда моё происхождение послужило мне на пользу.
Зиновий Гердт |