- Упоительного вам вечера! – сказала мне продавщица семечек.
До вечера между тем было ещё часов пять, и, чтобы их скоротать, мы с Грифоном пошли по дворам. Во дворах было сыро и туманно, на совершенно ещё юной и нежной, как детская мочалка, траве лежали тяжеленные золотые листья, а с подъездного козырька свисал мокрый выцветший плющ и колебался в такт с висящими на балконе мокрыми выцветшими трусами. И столько в этом было упоительной гармонии, что моё сердце дрогнуло и чуть было не забилось. Но передумало в последний момент. Депрессия – так депрессия...
... уже совсем в темноте на нас с Грифоном выскочил кто-то мелкий, пыхтящий и блестящий. Выскочил – и замер столбиком, вытаращив глаза. Мы с Грифоном немножко струсили, но виду не подали.
- Не бойся, - сказала я мелкому. – Моя собака совершенно не кусается. Максимум, что она может сделать в такой ситуации – это то-оненько гавкнуть. И то не факт.
Мелкий завороженно кивнул и убежал в темноту, сверкая пятками. Пятки при этом не просто сверкали, а искрили и подмигивали разными огнями – жёлтыми, синими, оранжевыми.
- Мама, мам! – кричал он кому-то в темноту. – Он не кусается, это факт! Потому что его зовут Максимум!
- Вот видишь, - сказала я Грифону. – С детьми всегда надо разговаривать, как со взрослыми. Тогда они всё поймут и тебя не тронут.
- Хочу такой ошейник, как у него сапоги, - сказал мне Грифон.
...На Мытной улице полно фонарей, а рядом, на Хавской – темно и не по-хорошему романтично. Плохо различимые прохожие стучат каблуками, шуршат палой листвой и разговаривают – кто в телефон, кто сам с собою. И луна висит в небесах, но светит, как бог на душу положит.
- А ещё он носит кольцо с обезьяной и говорит, что это фамильное... Ну, чтобы помнить о предках.
Девушка с телефоном проходит мимо, следом за ней плывёт тень неведомого бородатого дарвиниста, не желающего ни на секунду забывать о том, кто его предки. Кольцо с обезьяной, с ума сойти...
...- Ты не думай, что в жизни всё так просто. Это я тебе просто не всё рассказываю, - вздыхает на скамейке бабушка в интеллигентных кудряшках.
Её собеседник сидит напротив неё на куче листьев, смотрит ей в лицо влажными глазами, изредка поднимет ногу, чтобы почесать за ухом, но из деликатности не чешется и тоже вздыхает....
...В метро напротив меня сидит дама в развесистой меховой шапке, шубе из мексиканского тушкана и зимних сапогах, надетых на голые ноги. На скорбном, нимало не безумном лице – идеальный макияж: нежные переливы розовых и кремовых полутонов, тёплые тени в уголках век, тяжёлые ресницы, томная подводка, мягкое, без пережима, шестидесятническое ретро…. Ясный, грустный, осмысленный взгляд - и мексиканские меха посреди двадцатиградусной сентябрьской благодати. Одеться так, будучи в здравом уме, невозможно; но, будучи не в здравом, невозможно так накраситься. Я дивлюсь про себя этой загадке до тех пор, пока не влезаю на эскалатор и не упираюсь взглядом в чьи-то трусы. Очаровательные, между прочим, трусы – ситцевые, беленькие, в мелкий деревенский цветочек. Этакий уютный домашний штрих поверх дерзких, с синим отливом чёрных колготок, усыпанных жёлтыми звёздами.
Нет, никто в этом мире не безумен, кроме него самого. А для него это нормально, он привык, он всегда такой...
christa_eselin:
|