Сорок пять – такой порог, что не каждому перешагнуть. Друзья уходят – один за другим...
Одному, как сказали, что у него печень жирная, так - за три месяца... А какой цветущий был – с бёдрами под кресло, с плечами, плавно перетекавшими в талию. Любо дорого!
А тут, страшно сказать - трусца, гантели. Из подмышек сельдереем пахнет...
Говорю ему: - Будь человеком, поддержи.
А он: - Ни-ни! Печень жирная!
И кефиру мне...
Вот был друг, и не стало друга. Будто на панихиде побывал.
Пока он мне о пользе салатных листьев, я ему весь тот кефир слезами залил.
Побежал к другому.
- Наливай! - говорю.
А он мне: - Липиды, липиды...
Сгорел – полугода не прошло!
Теперь уху не хлебает, яйца в рот не берёт, от мяса в обморок падает. Страшно сказать, кошечек с улиц выхаживает...
Пропали липиды и человек пропал! Час мне размазывал, как правильно сою проращивать. Я от горя чуть его смузием свекольным не подавился.
Третьему звоню.
- Депрессия! - слышу.
- Отлично! – кричу. – То, что надо! Лечу лечить!..
Ну, не липиды ж, - думаю, - не печень.
Прибегаю. А там траур...
То есть, покойник-то улыбается, но уж как-то слишком застенчиво - на бочок, со слюнкой...
Я ему лекарство - в стакан! А он только плечиками кривенько так пожимает... на подтяжках весь, на подушке, на таблеточках.
- Как же так?! - ору.
- Да вот, - говорит, - взгрустнул однажды нечаянно. А жена заметила... - шепеляво так бормочет, с пенкой у рта. Сказал, дёсенками блеснул, язычок выронил...
Я того врача их - лечащего - месяц потом по поликлиникам отслеживал. И только в ресторане, наконец, взял.
Он там, мясо - в две глотки, а коньяк - в три, лупил.
- Ну, что, - говорю ему, - убийца, пришёл твой час!..
А он передо мной вдруг бултых на колени, и как давай каяться. Семья, мол, дети, тёщу кормить надо...
Ну, всплакнули мы. Помянули павших. За жирную печень, за липиды выпили…
А на утро меня дети тортом будят.
- Задувай, - кричат, - задувай!!!
А я как посчитал... там свечек - страшно сказать!
Эдуард Резник |