Здесь будет интересно!!!

Весна. Птички поют. Солнышко светит. Идет мужик вдоль леса к дому. Машины мимо мужика проезжают, выхлопами в лицо воняют. А мужик довольный идет, улыбается. То ли зарплату получил, то ли водки выпил. Красота. Мужика дома баба ждет. Баба наверняка уже и пирожков напекла и самовар вскипятила. Еще довольнее улыбается мужик да присвистывает.

Дорога песчаная, обочина пыльная, машин все больше. И надо ж такому случиться: орава детей перед ним во главе с гусыней-матерью. Идут на всю ширину обочины, переваливаются, не обойти никак. Раз попробовал, второй, а они и не замечают. Одни галдят, другие рыдают.

Ну, решает мужик, на обгон. Заходит слева, теснит семейство, а сам по краешку канавы торопится пройти. И тут на тебе: прямо под занесенную для очередного шага ногу суется жаба.

– Блядь! Жаба! – выдает мужик громко.

Не специально, просто удивление захлестывает. Вот и получается, что весь детский сад за его спиной, во главе с гусыне-матерью, слышат.

Тут как в каком-то голливудском фильме с замедленной съемкой: мужик пытается не свалиться в канаву, гусыня возмущенно раскрывает рот и оттуда вылетает рев ментовской сирены, а ребятишки на разные лады, как колокольчики, напевают: «блять-блять-блять-блять-ть-ть».

Да-да. Как «бом-бом» или «дзинь-дзинь», только «блядь».

– Что ты творишь, морда твоя алкашская! – орет гусыня. – Материться средь бела дня! Позорище какое. Скотина ты невоспитанная.
– Так жаба ж, – пытается оправдаться мужик, – резко слишком!

Гусыня слушать ничего не хочет. Все также как сирена выдает:
– Да из-за таких как ты у нас на Руси все так.

И слюнями прям мужику в лицо брызжет.

– Коля, перестань жрать песок! Матвей, не дергай руку! Да не ори ты так, а то по заднице дам! Рома, только не в коровью лепеху! Фу, Рома! Фу! – отвлекается на детей гусыня.

Ну, мужик не дурак, под шумок и делает ноги от этой сумасшедшей. Бежит, уже почти добежал до дома, а в голове все крутятся слова гусыни. И так ему обидно стало: за себя, за мат, за Русь, за жабу. Так обидно, что пришлось рукавом слезу утереть (одну, скупую), чтоб баба не видела. А то еще подумает, что умер кто.

Вечер проходит – мужику обидно. К пирожкам не притрагивается. Угрюмо чай-почти-кипяток цедит. Жена не дергает, мало ли что.

Ночь проходит – мужику во сне обидно. Как он краснеет и бледнеет, пока его гусыня за одно коротенькое слово как школьника отчитывает.

Утро проходит – он снова к пирожкам не притрагивается. Жена уже вздыхает тяжело (всегда дурной знак).

– Решено! – кулаком по столу. – В Москву еду.
– З-зачем? – у бабы аж полотенце из рук падает.
– В университеты всякие поеду. Пусть там скажут, что из-за таких мудаков, как я, в стране все плохо.
– Мишань, да брось ты это. Ну подумаешь сказал кто-то что-то. С гуся вода и все.
– Не отговаривай, Любаня. Поеду. Мне надо узнать.

Очень решительно смотрит мужик на жену и кивает. Пока одевается, да бреется, баба все равно котомку собрать успевает.

– Огурчиков немножко, колбаски с хлебом положила, яйца вкрутую, чтоб не заляпался. В термосе чай, – мокро чмокает мужа в щеку, а он морщится: вот дура, до Москвы ехать-то минут сорок на автобусе.
– Не пропаду, – кивает, котомку забирает и уходит.

В Москве ветер и пасмурно. Все ходят хмурые. Мужик предложил бы дерябнуть, да не до этого ему.

Он в один университет сунулся, а там охранник ему:
– Пропуска нет? Нахер пошел.

Во втором, не дурак, говорит, мол:
– Забыл пропуск.

Усатый охранник (ну, ему бы тоже дерябнуть для настроения), смотрит на мужика:
- Куда? - бурчит, не поднимая взгляда от кроссворда..
– Так, на кафедру русского языка, – жмет плечами мужик, а сам удивляется своей соображалке.
– К кому? – ручка у охранника противно скребет по бумаге. Странно, что не рвется.
– К Иванову. У меня назначено, – улыбается мужик, уверенный в своей хитрости.
А сам пытается еще и имя с отчеством рассмотреть. Фото на стене, под ним написано, но уж слишком мелко.
– Это вряд ли. Помер он. Сорок дней сегодня.
– Может к кому-нибудь другому? Очень надо.
– Ну раз очень надо, – тяжело вздыхает охранник и нажимает кнопку. – Поднимешься на второй этаж, там направо. Кабинет 236. Только стучи громче, филологи еще те, могут не услышать.

Радуется мужик, что наконец-то узнает правду. На самом ли деле из-за мата на Руси все плохо. Бежит по лестнице, чуть не спотыкается. Один пролет, второй. Поворот и вот она нужная дверь. Волнуется мужик, вытирает руки об штаны и только потом стучится.

А за дверью музыка громкая. Будто бы гармонь, труба и гитара. Кто-то надрывается еще, орет. Ну, мужик еще сильнее стучит, разве что ручку не дергает, когда дверь наконец-то распахивается. В проеме краснеет круглое лицо, лоб весь в каплях пота:
– Вы заблудились? – перекрикивает краснолицый музыку.
– Мне б уточнить…

Мужика перебивает вопль из кабинета.

– Все надоело! Пиздец! Нахуй! Блядь! – и задорная мелодия трубы.

Мужик улыбается довольно.

– Так вы хотели что-то? – уточняет филолог.
– Узнать хотел, но уже все…
– Ну раз все, до свидания.

Кивает мужик и идет к лестнице. Спускается по ней и довольно улыбается. Раз уж такие ученые мужи, в университете работают и при этом матерные песни поют, значит не в матюках дело. Не в матюках.

Автор: Катерина Старк