- Пап, ты с неба упал что ли? Как ты тут оказался?
Я очень удивилась, обнаружив его у себя на кухне.
Он пришел без предупреждения. Сел на стул с красной спинкой (у меня на кухне все стулья разные) и закурил.
- Ну пааап! Не кури в квартире! Ты же не у себя дома!
Он по-доброму усмехнулся и затянулся снова.
- Конечно, у себя. Привет, ребенок. Не гунди.
Клубы сизого дыма расползались по моей маленькой кухне, превращая воздух в воспоминания детства, когда у меня даже волосы пахли сигаретным дымом, и одноклассники думали, что я курю. В первом классе.
Я вздохнула, понимая, что дальнейшая дискуссия бесполезна.
- Ну и чего ты такая нервная?
Папа никогда не отличался деликатностью.
Я обиженно зыркнула на него.
- Ничего я не нервная!
Вот умеет папа...
- Обиделась что ли?
Я пожала плечами.
- Порядком мне это надоело, - задумчиво протянул он, снова затягиваясь.
- Что? - Я напряглась.
- Всем ты недовольна! Ну что это такое? Сколько можно?
- В смысле? - Я приподняла бровь. - Ты о чем?
- Ну как о чем? Обо всей твоей жизни. Ты же всем недовольна. Все по психологам, тренингам ходишь. Тебе говорят: “Надо простить маму. Надо проработать папу. Все проблемы из детства!” А давай посмотрим масштабнее. Где пробемы-то у тебя? Что не так?
Папа примирительно улыбнулся и сделал еще одну затяжку.
Я ошеломленно смотрела на него.
Откуда он знает про психологов и тренинги? Кто ему рассказал? Кто решил помирить меня с папой?
Не то, чтобы я с ним ссорилась, но близки мы не были. Я не понимала его. И конечно, все детство мне страшно его не хватало.
А потом он умер, и шансов на близость не осталось.
- Ну вот я здесь, - сказал он, как ни в чем не бывало. - Давай проработаем с тобой папу.
Я усмехнулась.
Вообще-то прорабатывать предполагалось без второй стороны. Потому что смысл не в том, чтобы предъявить родителям свои детские претензии. А в том, чтобы пересмотреть свое видение ситуаций из прошлого.
- Ты мне для проработки самого себя не нужен. Я с психологом общаюсь на эти темы. - Отрезала я.
- Так не помогает же. Я поэтому и приехал. Давно наблюдаю за твоей жизнью. И вижу, что деньги ты просто выкидываешь на этих психологов. Давай помогу!
- Что поможешь? Деньги выкидывать? На вискарик их потратишь?
- Не ерничай, ребенок. И не хами. - Папа строго посмотрел на меня, и я прикусила язык. - Я давно не пью. Ты прекрасно знаешь. А кто старое помянет - тому глаз вон.
- Ну уж нет! Если ты взялся мне помочь, то именно старое и придется разбирать. Претензий у меня куча. Так что запасись терпением и слушай! - неожиданно для себя выпалила я.
- Погнали! - Смело сказал папа. - Правила такие: рассказываешь историю, где все пошло не так. Мы идем туда и делаем все правильно.
- Окей. - Принимаю я вызов и задумчиво уплываю в собственное детство.
Пока я думаю, папа берет со стола пульт и включает телевизор. Какая-то детская передача, судя по звукам. Я поднимаю голову и вижу свой детский сад. Средняя группа. Мне 4 года. Обед. Я сижу за столом, макая ложку в невкусный борщ. Все балуются. Воспитательница, чтобы утихомирить разбушевавшихся малышей, громко объявляет:
- Вот сейчас придет Настин папа-милиционер! И всех вас заберет в отделение милиции! Слышите шаги на лестнице?
Дети затихают и начинают прислушиваться.
Я тоже. Я представляю своего папу в милицейской форме - именно в ней он по утрам водит меня в садик - как он шагает по лестнице: высокий, красивый, с усами и погонами. Жду когда он появится из коридора. Но его почему-то нет.
Дети понимают, что мой папа-милиционер вовсе не придет за ними и начинают хохотать надо мной, что я поверила в свое превосходство.
Я скукоживаюсь и делаю вид, что ем борщ.
Папа вытягивает руку с пультом и изображение на экране замирает.
- Так, подожди. Я-то тут причем? Это ж она всех обманула. Я же не обещал прийти.
- А я и не говорю, что ты виноват. Просто было нужно, чтоб ты в этот момент появился.
Папа вздохнул.
- Слушай, а я же вот каждый день тебя в сад приводил, и все видели меня в этой форме. А помнишь, у тебя шапка была на резинке? Я ее порвал, когда ты чуть не задохнулась от того, что сама себе ее перетянула. И воспиталки стояли и аплодировали мне, что я тебя спас. И ты меня обняла еще, помнишь? А потом к тебе все дети в очередь выстроились расспросить про папу-милиционера, который тебя героически спас.
- Да, помню. - Сказала я и улыбнулась. Хороший был день. Я всем про папу рассказывала и гордилась им.
- Ну? Не пойдет эта история, чтоб перекрыть то, что я не материализовался из фантазий твоей Мариванны?
Я снова улыбнулась.
- В принципе пойдет, - легко сказала я.
- Давай следующую!
- Ты собирал меня в садик по утрам с криками! Подгонял, чтоб я одевалась быстрее. Из-за этой спешки я однажды забыла надеть трусы и натянула сразу колготки. А выяснила это только перед тихим часом. И опять же все надо мной хохотали, глядя, как я натягиваю майку на попу.
- Да-а, неприятно, - протянул папа. - Ну? Что надо сделать? Вернуться и проследить, чтобы ты аккуратно оделась?
- Да! - я капризно притопнула ножкой. - И не кричать на меня по утрам!
- Я почти каждый день на тебя прикрикивал. Сам торопился и тебя торопил. Как попасть именно в тот день, когда ты забыла трусы?
- Не знаю. Ты виноват, ты и придумай.
- Ладно. Давай так сделаем: помнишь, когда мы все вместе на карусели пошли? Ты, я и мама? Тебе лет 5 было. Тебя посадили на лошадку и карусели поехали по кругу. А с твоим вестибулярным аппаратом это оказалось сущим адом. У тебя голова закружилась и ты стала с лошадки падать. Остановить карусель было нельзя, поэтому я бежал по кругу с лошадкой до тех пор, пока ты не скатилась с нее окончательно, и я тебя поймал. Помнишь?
Я почувствовала ком, подкатывающий к горлу и предательские слезы в глазах.
- Помню, - сказала я тихо. - Ты меня на руки поймал и вместе со мной упал. Мы с тобой валялись в сухих листьях, и ты учил меня дышать, чтоб меня не стошнило.
- Воот. Может, за это простишь мне крики по утрам?
Я кивнула.
- Прощу, - сказала я и задышала по папиной технологии, чтобы не заплакать.
- Отлично. Движемся дальше. Что включать?
- Включай, как вы с мамой деретесь, а я прячусь за диваном, - сказала я с вызовом. Как он выкрутится, интересно?
Он виновато опустил голову и медленно нажал на кнопку.
На экране появилась безобразная сцена из моих детских воспоминаний. Родители вцепились друг другу в плечи и не отпускают. Я подбегаю и пытаюсь убрать его пальцы с ее рук. Шепчу ему: “Отпусти маму”. А он не отпускает и шикает на меня: “Уйди, ребенок”. И она вторит ему: “Настя, уйди!” Бегу в свою комнату, прячусь за диван и жду, когда этот ужас закончится. Размышляю, что будет, если он ее убьет? С кем я тогда жить останусь? С тверской бабушкой или с московской? У тверской - дом в деревне, школа сельская и много любви. У московской - квартира в Москве, школа моя и с любовью напряг.
Мысленно выбираю Тверь и слышу, как мама заходит в комнату.
Я схватила пульт со стола и нажала на паузу.
- Да, здесь согласен. Жопа. - Произносит сегодняшний папа с красного стула. - Надо переделать.
Он закурил и медленно закинул ногу на ногу, как он всегда делал. Я посмотрела на его руки с язвами и вспомнила, что у него был псориаз. Подобные вещи часто случаются с теми, у кого печень не справляется...
Он нажал на пульт, и на экране все отмоталось назад.
- Это нужно исправить, - грустно произнес он.
На экране снова появляются мои родители. На этот раз они не дерутся, а просто ругаются. Мама кричит, папа молчит. Молчит, но я вижу, что в глазах у него ярость и боль. Он не согласен с ее обвинениями. Напряжение доходит до предела. Он вскакивает и с силой бьет обоими кулаками по столу. Посуда на столе подпрыгивает со звоном. Две чашки падают и разбиваются на мелкие осколки.
Я семилетняя вбегаю в кухню на этот звон. Мама в слезах склоняется над осколками, собирая их в ладонь. Один осколок впивается ей в руку, и капли крови падают на пол одна за другой. Папа кричит: “Так, стоп! Настя, не подходи, наступишь на осколки! Маша, подожди!” Он пулей вылетает из кухни, чтобы в следующий момент вернуться с перекисью и пластырем.
Следующая сцена: мы втроем собираем-подметаем осколки, примирительно стукаясь друг об друга на малюсенькой кухне.
Снова пауза.
- Так лучше? - спросил сегодняшний папа.
- Гораздо, - я уже не сдерживала слезы и всхлипывала, вытирая нос тыльной стороной ладони. Он примирительно протянул носовой платок.
- Тяжело, конечно. Но вроде получается, - сказал он. - Давай еще.
- Ну а теперь самое главное! - Почти крикнула я. Мне было страшно это говорить, потому что я не представляла, как это можно исправить. - Почему ради любви ко мне ты не бросил пить?!
Он посмотрел прямо мне в глаза и сказал:
- Тебе нужны доказательства моей любви?
Я ответила:
- Нет, я хотела именно чтобы ты не пил! Чтобы от тебя не несло алкоголем каждый день! Чтобы не было этого нервного напряжения у всей семьи. Чтобы бабушка не выясняла у меня каждый день, трезвый ты или пьяный! Чтобы мама не плакала! Я хотела нормальную семью, а не вот это вот все! - Я всхлипнула и уже окончательно разрыдалась. Плечи тряслись, губы не слушались. Кухня утонула в звуках моего рева.
Тогда он встал с красного стула и обнял меня. Я почувствовала его запах. Нет, не алкоголя. А именно его запах: табака, каких-то простеньких мужских духов и кожи любимого человека.
- Прости. Это я переделать не могу. Но знаешь, никто не может сделать все идеально. Если тебе все-таки нужны доказательства моей любви, то их у тебя много.
На этот раз он не стал фокусничать с пультом, а просто махнул рукой в сторону телевизора, и я увидела оживший комикс о своем детстве.
Вот мы с папой едем в метро к бабушке в гости и договариваемся, какое кодовое слово будет знаком, что мы хотим уже вернуться домой.
А вот мы играем в подкидного дурака мамиными гадальными картами, трогать которые строго-настрого запрещено. Папа меня обыгрывает несколько раз подряд, а потом лукаво улыбаясь, кладет карты на место.
Вот мы с ним гуляем с собакой и болтаем обо всем на свете.
Или вот здесь мне 6 лет, и я смастерила книжку: сшила ее нитками, проиллюстрировала и написала свой первый рассказ: “Один раз девочка пошла гулять...” Папа читает и хохочет надо мной: “Бедная девочка! Что ж она только один раз пошла гулять?” Так что мое умение ерничать - это от папы.
А вот папа принес домой вешенки, которые сам насобирал в Воронцовском парке и жарит их с лучком и картошечкой.
Следующий кадр - он принес мне полоскание для горла. С моими жуткими детскими ангинами это было единственное спасение.
А потом - он говорит, что голоден, и я предлагаю ему поджарить яичницу. Мне 9 и я очень горжусь этой почетной миссией.
А вот мне снова 4 и я в метро разглядываю всех мужчин и делю их на красивых - с усами, как у папы, - и некрасивых - без усов. Потом поднимаю голову наверх и вижу папино лицо. Думаю: “какой он красивый!” Ему очень идут усы.
А однажды он напугал меня до смерти! Я была дома одна. Пришла из школы и села обедать. Вдруг ключ в замке поворачивается. Входная дверь открывается и я вижу незнакомого мужика. Смотрю на него в ужасе, а в голове мысли: он, нваверно, папу ограбил, забрал его пальто и ключ от вкартиры, и пришел теперь тут грабить. Судорожно думаю, как защищаться. А он в этот момент папиным голосом говорит:
-Привет, ребенок! Ты чего так смотришь? Я усы сбрил. Как тебе?
А мне никак. Мне 13 лет, и я впервые вижу папу без усов. Поэтому не узнаю. Ну совсем не узнаю!
Так и не смогла привыкнуть. Ныла, чтоб отрастил усы обратно. Отрастил.
А еще у нас с папой было лето, когда мы шили. Все три месяца без остановки. Он это затеял. Освоил мамину ножную швейную машинку, нашел выкройки мужских рубашек, купил ткань и стал шить. И получалось! Он этих рубашек нашил - не знаю сколько - целый шкаф! Я шила вместе с ним себе юбки, платья и даже топ с окрытой спиной из джинсовой ткани. Весело было!
А теперь мы с ним стояли в обнимку на моей кухне и смотрели комиксы про нашу жизнь. И я подумала: “А почему я считала, что у меня с папой были напряженные, холодные отношения? Весело нам было вдвоем на самом деле! И тепло”.
Да, были периоды, когда он пьянствовал, а я злилась на него. Но любви было не меньше. Стоит на ней сфокусироваться, как выясняется, что ее было очень много! Он прав, пожалуй. Доказательств его любви у меня достаточно.
Он провел рукой по моим волосам, и я заметила, что на пальцах исчезли язвы. “Значит, ему лучше”, - подумала я.
Я поцеловала его в щеку, а он сказал:
- Дай-ка я еще сигаретку выкурю и пойду. - Знакомым мне движением он прикурил от спички сигарету (откуда у него спички? Они еще существуют?) и затянулся. Сизый дым снова стал расползаться по моей кухне, размывая очертания предметов.
- Знаешь, - сказал папа, - исчезнуть в этом сиреневом тумане было бы, конечно, романтично. Но я предпочитаю дверь. Так что давай, ребенок, хватит ходить по всяким шарлатанам. Живи в свое удовольствие. С проработкой папы мы закончили. Маму, я надеюсь, ты за все простила. - Он хохотнул и осекся. - Я к тому, что хватит фигней страдать. Будь счастлива!
И все-таки романтично исчез в сигаретном дыму.
Татьяна Новгородцева |
