Здесь будет интересно!!!

Ида Моисеевна Генкина никогда музыке не училась, хотя слух у неё был прекрасный, а пианино всегда было у них в доме.
На пианино лучше всех играл дед Наум, но он умер, когда Ида была еще в шестом классе. Когда его провожали, завод МЭЗ, где дед работал со дня основания бухгалтером, прислал похоронный оркестр. Так этот оркестр ни одной ноты правильно не взял, удивительно что дед из гроба не поднялся и не показал этим горе-музыкантам, как правильно сыграть! После похорон месяца через два старший брат Борька отказался дальше музыкой заниматься. Он и раньше не хотел, но деда боялся обидеть и нотации было невмоготу выслушивать про роль культурного просвещения и музыкального образования в частности. А тут главного критика на Малаховское кладбище определили, папа считал, что это домашнее блямканье - напрасная трата времени, мама призналась, что все семь лет сама музыкальную школу ненавидела, и Борьку оставили в покое, разрешив вместо этого записаться в секцию бокса.
По крайней мере, может, жирок сбросит и сумеет за себя постоять, а то его соседские мальчишки лупят без конца.

Пианино хотели продать, пианино было хорошее, старинное, немецкое, но баба Роза резко перестала рыдать по деду и начала заранее оплакивать пианино. И делать выводы, что следующей после выноса инструмента на выход попросят ее. Пианино временно оставили и баба Роза ошиблась в прогнозах: она уже давно рядом с дедом, а пианино все еще занимает треть большой комнаты.

Пианино некоторое время стояло без дела, только иногда мама, протирая под крышкой пыль, пыталась сыграть то Амурские волны, то К Элизе, но пальцы не очень слушались и попадали часто мимо клавиш, зато баба Роза приходила на знакомые звуки и начинала плакать, вспоминая деда, их молодость, мамину музыкальную школу, всхлипывая, горестно говорила, что мама бы стала пианисткой масштаба Юдиной, если бы не известные обстоятельства, и при этом многозначительно посматривала на папу. Папа хмыкал и говорил:"Пойду, включу проигрыватель и таки послушаю чужую Юдину, раз своей не получилось...", мама начинала всхлипывать в такт бабушке, а Ида давала себе зарок даже близко к пианино не подходить.

Однажды летом, как в Малаховке было принято, они сдали пол своего дома дачникам. У дачников был сын Юра - студент первого курса Гнесинского училища по классу рояля, и одним из оснований выбора их дачи было как раз наличие хорошего пианино, на котором квартирант мог бы заниматься.
Юра был унылый, широкозадый, прыщеватый юноша с обгрызанными ногтями, но он был уже студент, а Ида еще школьница, поэтому она все равно в него влюбилась и целыми днями ошивалась на половине дачников.

Юра с утра до ночи колотил по клавишам, а Ида сидела рядом на табуретке, восторженно видела в нем будущего Рихтера, совала ему клубнику с огорода и не спускала глаз с его рук - глазами встречаться ей было неловко. Юра, похоже, пока навыка общения с барышнями не имел и нудно рассказывал Иде, где какие ноты, как строятся аккорды и другие основы музыкальной грамоты. Неизвестно, поднял ли за лето квалификацию дачник Юра, но к концу лета , сама того не ожидая, Ида довольно складно подбирала любые мелодии, неплохо читала с листа и могла вполне прилично сыграть программу 3-4 класса малаховской музыкалки.

Осенью вернувшись в школу, Ида поняла, что пианино - это ее звездный билет и надо продолжать совершенствовать мастерство, поскольку ее тут же взяли одноклассники старшего брата Бори в школьный ансамбль и она стала знаменитостью среди девчонок-ровесниц. В музыкальную школу идти время было упущено, частный педагог заломил довольно высокую цену, а учиться музыке надо было позарез - ее выбрали Снегурочкой для новогоднего вечера, по сценарию она должна была спеть несколько песенок и подыграть себе на школьном рояле. Было ясно, что это путь в малаховские звезды, надо только поднатаскаться.
И Ида пошла в Клуб Шахтер.

В клубе Шахтер напротив почты и Института Физкультуры каких только занятий ни проводилось! Там можно было рисовать, лепить, шить, стоять на голове, показывать фокусы, танцевать и сочинять стихи. И конечно, кто хочет, независимо от возраста, мог учиться музыке. На выбор были пианино, флейта и скрипка.
Понятное дело, что Ида выбрала пианино.

В идиной группе было вместе с ней пять учеников. Две пожилые женщины - сестры-близнецы Рудерман, торговавшие в малаховской комиссионке и по случаю купившие непонятно зачем кабинетный рояль. Теперь они решили научиться на нем играть. Еще один ученик - это был инвалид войны, слепой Павел Иваныч Скобленко. Он учился музыке до войны, говорят, что подавал надежды, потом долго было не до этого и теперь в жутких муках он пытался восстановить былое мастерство. В ту же группу ходил молодой доктор ухо-горло-нос Ляпишин. Он неплохо играл бы и без этих занятий, но после развода с женой пианино досталось ей, поэтому клубный раздолбанный Красный Октябрь был для Ляпишина единственной отдушиной.
Пятой была Ида.

Преподавателем игры на фортепьяно был стареющий дядька Евсей Самойлыч Клафель. Дети помладше называли его "вафель", сопровождавшие их бабки и няньки - " кафель", а исполнители постарше - "клофелин". Старый Клафель преподавал везде: учил азам в младших классах Красковской музыкальной школы, вел уроки музыки в общеобразовательной школе на МЭЗе, ну и вишенкой на торте были его занятия в клубе Шахтер. И надо отдать ему должное: хотя он любил потрепаться и при этом всегда спешил, результат от его занятий был, и те, кто хоть на что-то минимальное в музыке годились, многому у него научились.
А Иде повезло вдвойне.

Клафель не только учил всюду музыке, он еще был главным малаховским Дедом Морозом. Евсей Самойлыч был высок, плотен, краснолиц и носаст, а густыми бровями годился на две роли: Брежнева и Деда Мороза. Поскольку роль Брежнева тогда была занята еще самим Брежневым, Клафелю досталась роль Деда Мороза. Поэтому с середины декабря по середину января он носился по Малаховке в горбатом запорожце, неизвестно как его вмещающем, коротковатом вишневом пальто своей жены, по воротнику отороченным песцом, а по подолу - ватой, в песцовой же шапке с красным донышком и пластмассовой, облепленной блестками звездой во лбу, в валенках, красных рукавицах и в большой, пожелтевшей белой бороде.
На заднем сидении у него был посох собственного производства, мешок с подарками и, с начала ее занятий в Шахтере, Ида в роли Снегурочки.

И все как-то срослось. Сестры Рудерман помучились год, потом выгодно продали рояль и забыли дорогу в Шахтер. Слепой Скобленко к всеобщему удивлению как-то восстановил свои навыки и стал вполне прилично музицировать, тоже отделившись от Клафеля. Ляпишин вскоре женился вторично и в доме снова было пианино. В фортепьянной группе Шахтера осталась единственная ученица - снегурочка Ида Генкина - лицом к лицу с учителем Дедом Морозом Клафелем. Конечно, появлялись и сменяли друг друга и другие любители фортепьянной музыки, но Ида продержалась дольше всех. За 16 лет, что ей с Клафелем было отпущено, Ида окончила школу, окончила, незаметно для себя и непонятно зачем, Мясо-Молочный Институт, на четвертом курсе вышла замуж, а на преддипломной практике развелась, не запомнив бывшего избранника и сохранив девичью фамилию. И все эти годы единственное, что она делала неизменно - это ходила в Шахтер к Клафелю и служила ему Снегурочкой.

Когда Клуб Шахтер с помощью МЭЗа и при участии всех упомянутых школ отметил Клафелевское восьмидесятилетие, все изумились этой цифре, но перемен не ждали, потому что Клафель был бодр, весел и совершенно не менялся. Однако новости все же были. Следуя настроениям, смущавшим многих малаховчан, народ потянулся в другие пределы и Малаховка переживала настоящий Исход. Ида уже проводила многих своих соседей и приятелей, писала брату Борьке в Канаду, а маме с папой в Израиль, и в Малаховке ее в принципе ничего не держало, кроме Шахтера, Клафеля и наряда Снегурочки.

Она работала на Малаховском мясокомбинате технологом на полставки, чтоб иметь больше свободного времени, в ставший пустым и неуютным родной дом приходила только спать и торчала все время в клубе. Родители взывали к ее разуму и чувствам и звали в Израиль, Борька живописал прелести жизни в Канаде и ждал ее там, но она не представляла, как это все оставить. Борька в сердцах рассказал по телефону ей анекдот про идиота-артиста, который не едет сниматься в Голливуд, потому что здесь у него ёлки. Ида вежливо посмеялась, но внутренне была с актером из анекдота согласна.

И тут, отводя глаза, Клафель оглушил ее новостью: единственная дочь с семьей собралась в Германию, главный получатель компенсаций и субсидий там единственный еврей в семье Евсей Самойлыч, жена в ногах валяется, рыдает от мысли о расставании с дочерью и внуками и ссылается на немецкую медицину, так что выбора у него нет. Поэтому Дед Мороз Клафель теперь будет Санкт-Никалаус или Weinachtsmann! Звучит вполне по-еврейски, но настроения не улучшает. Однако была еще новость. Клафель предложил Иде занять его место. Не в роли Деда Мороза, конечно, но в фортепьянном классе клуба Шахтер. И это стало единственным выходом и утешением. Каждый год находилось когда пяток, а когда и побольше чудаков, пытающихся приблизиться к музыке через клуб Шахтер, поэтому Ида была там нужна и желанна.
Ну и Снегурочка, как ни крути...

В позапрошлом году Ида Генкина праздновала семидесятилетие. Так же пышно, как когда-то покойный Клафель. И завод помог, и клуб, и ученики. Жаль, родителей уже не было - порадовались бы! Они ведь думали, что Ида несчастная, одинокая, вся жизнь наперекосяк, а тут бы увидели, как ее любят и какая у нее насыщенная жизнь. Борька только, приехав, изумился! И гордился, хоть и подсмеивался все над ней: Снегурочка со второй группой инвалидности и вставными зубами. Между прочим, истории болезни настоящей сказочной Снегурочки никто в глаза не видел, может, она тоже не раз лечилась. Но все же Борька прав. На Снегурочку она уже не тянет! Для этой роли девочка у нее хорошая есть на примете. Таджичка. Где ей музыкой заниматься, как не в клубе?! Вот и будет теперь Барфина Снегурочкой, тем более что по-таджикски Барфина означает Снежная. Сам Бог велел, а какой именно - это неважно. Но и для Иды дело есть. Теперь Ида будет Дед Мороз.
И брови красить не надо.

Татьяна Хохрина