Мне тринадцать, и я очень хочу джинсы...
Настоящие американские джинсы…
Я только закончил седьмой класс.
Я уже взрослый.
Во всяком случае ростом, и размером обуви.
Но, обнажённые девушки мне ещё не снятся.
Зато мне снятся джинсы "Wrangler", цвета - "индиго", с жёлтыми строчками, с кожаной лейблой, с буквой "W" на задних карманах, и с фирменными заклёпками.
Я, наверное, так больше никогда и ни о чём не мечтал, как об этой заграничной вещи.
Нынешним тринадцатилетним этого не понять...
Они сейчас улыбнуться.
А мне было не до улыбок.
Для нас даже жвачка тогда была эксклюзивом, а тут - целые джинсы "Wrangler"...
Я не хотел болгарские доки фирмы "Rula", имевшие цвет пляжного песка, продававшиеся на втором этаже в "Детском мире" на Ленина, и стоившие, по-моему, рублей 20.
Я же не пацан какой-то.
Я хочу быть модным.
Мне нужны были настоящие джинсы за 100 рублей, привезённые контрабандой из очередного рейса соседом в фирменном кульке, пахнущие счастьем.
Кстати, если кто помнит, они действительно пахли.
Этой мечтой я достал всех, и, после непродолжительных упрёков в сторону родителей, и напоминаний, что я у них - один, и что 100 рублей - это не такие уж и большие деньги, моя мама собрала семейный совет.
Он состоял из трёх членов семейной ассоциации: мама, папа и я.
И я понимал, что расклад при любом голосовании будет не в мою пользу.
Но, надежда боролась с реальностью до последнего вздоха.
Итак, стол переговоров был накрыт, и занят концессионерами.
Совет начался с вопроса:
- Ты считаешь, что сто рублей это не большие деньги? - спросила мама.
- М-да... Уж... - произнёс отец, насупив брови и листая "Вечернюю Одессу".
- Люди за сто рублей должны месяц работать - продолжила мама.
- Факт, - произнёс отец, закуривая свою любимую "Шипку", и продолжая листать
газету.
- Может ты сам пойдёшь, и заработаешь? - спросила мама.
- А, что... - буркнул папа, не отрываясь от чтения новостей.
- Поймёшь, как зарабатываются деньги…
- Правильно, - подтвердил отец, запивая бутерброд свеже сваренным кофе.
- Ну, и пойду, - ответил я, и сам испугался этого ответа.
Ох, как иногда наш язык опережает наши мысли.
И, это был именно тот случай.
Но, назад дороги уже не было.
Она теперь лежала только вперёд, прямиком к заветным 100 рублям, а значит к джинсам, в которых и была та самая мечта…
На Водопроводной, если из Черёмушек ехать к железнодорожному вокзалу, прямо за "Стальканатом", в незаметном проулочке прятался завод "Красный Октябрь".
Этакая кузня еврейских кадров, где даже другие национальности себя то же считали евреями, отчего у них менялся говор, а у некоторых, со временем, даже черты лица, и фамилии.
И, главное – благосотаяние.
Муж тёти Наташи, дядя Коля, с простой одесской фамилией - Терзман, делал там пресс-формы, в которых потом отливались гирлянды, с фантастическим названием "Космос", показывающие каждому советскому ребёнку, в новогодние праздники загораясь на ёлке, этапы развития нашей космической эпопеи.
В первую же субботу, последовавшую после семейного совета, по просьбе мамы, прибыли мои тётушка с дядюшкой.
После небольшого застолья, они то же стали обсуждать моё рвение к джинсам.
Тётушка на меня смотрела с жалостью.
Она подошла ко мне, и погладив меня по голове, ласково заглянула мне в глаза.
- Мальчик, ты точно хочешь идти работать? - спросила она сердобольно.
- А, что мне остаётся, вследствие не понимания меня моими родителями, - ответил я и глубоко вздохнул.
- Да, ты становишься взрослым, - произнесла тётушка, смахивая ажурным платочком слезу.
Дядя был более лаконичен.
- Уважаю, - произнёс он, вытирая от жира губы салфеткой, и не спеша переходя к чаепитию со сладким - когда я был маленьким, я - то же работал у папы в лавке, и
имел за это на конфеты.
- Понимаю, - обречённо произнёс я.
Месть глупого желания здравой мысли свершилась.
В понедельник я уже стоял перед начальником цеха, и слушал о том, чего нельзя и что можно.
Я стоял перед ним на вытяжку, а он важно загибал свои пальцы.
Итак, нельзя было ничего, включая то, что меня нельзя было брать на работу, потому, что это нарушение закона, и никто не хочет в тюрьму.
Но, только из уважения к моему дяде...
- А, что можно? - спросил я.
- Можно таки закрыть свой рот, и идти работать - ответил начальник цеха, улыбнувшись всеми своими золотыми зубами, предоставляя меня серийному производственному процессу.
Но, для того, что бы этот процесс шёл в ногу со мной, на рабочем месте надо было сделать некоторые усовершенствования.
Перед литьевой машиной был установлен постамент из деревянных поддонов, что бы я мог сам засыпать порошок в приёмник.
Мне были выданы жёсткие брезентовые рукавицы, что бы снимать готовые пластмассовые спутники и ракеты, и выделен отдельный металлический шкафчик для переодевания.
И, респиратор, в котором дышать было невозможно, но надо.
Работа началась, и, в начале, даже закипела.
Но, кипела она не долго.
Господи, как я тогда возненавидел этот завод, эти космические гирлянды, своего дядю, и себя...
Лето проплывало мимо с его купаниями в море, с катанием на велосипеде…
Да, мало ли ещё с чем…
А, я стоял у агрегата, готовя мир, своим трудовым подвигом к Новому году.
Я уже даже не так хотел те джинсы.
Да, чёрт с ними… - говорил я , выходя за ворота завода.
А, утром, под присмотром родителей, я опять брёл на трамвай, что бы вовремя успеть на свою Голгофу.
Но, всё имеет свой конец.
Месяц был отработан.
Я ждал расчёта.
Но, былого оптимизма во мне не было.
Я просто ждал расчёта, и он пришёл…
Мне начислили, согласно моих трудовых свершений, 112 рублей 60 копеек, из которых 10 рублей я отдал начальнику цеха - за внимание, 5 рублей начальнику отдела кадров - за то, что он на меня закрыл глаза, и 3 рубля (на пиво), дружному трудовому коллективу, с которым я не без радости расставался, за терпение меня рядом и посильную помощь в моём тяжёлом трудовом воспитании.
Вечером, дома, опять был собран совет.
- Ну, - произнесла загадочно мама, когда я появился дома с получкой, - завтра пойдём покупать тебе джинсы?
- Не знаю…,- бормочу я в ответ.
- Сынок, ты таки теперь можешь их купить себе сам,- произнёс отец, затягиваясь "Шипкой", - и я тобой горжусь...
- Хорошо…,- грустно лепечу в ответ.
- Ну, если тебе даже не хватит, мы с мамой добавим…
Они мной гордились…
Они даже были готовы мне добавить…
А, я думал о том, что отработав целый месяц, и заработав
потом и обожжёнными руками, все эти деньги я должен отдать их за какие-то джинсы?
Всё - отдать?
А, если завтра я их порву, или измажу краской?
Да, мало ли что может произойти.
Ведь денег я не верну...
Я же работал целый месяц, и ради чего?
Ради этих брюк, с какой-то вонючей наклейкой, и с заклёпками, которые когда-то непременно отлетят?
Тогда я впервые понял цену заработанных денег.
Спасибо, мои дорогие родители, что вы научили меня их зарабатывать трудом и считать.
Я запомнил этот урок на всю жизнь, и после этого, прежде чем что-то купить, стал думать: а стоит ли это того пота, сил, и времени, которые я могу на это потратить.
И я научился ценить то, что я заработал...
И, главное я понял, что счастье моё уж точно не в джинсах "Wrangler"...
А, старая гирлянда «Космос», хоть и не работает, но так и лежит у матери на антресолях, чтобы не давать мне об этом забыть…
Владимир Михейшин |
