Сколько себя помню, меня бесило, когда мама с шести часов утра начинала грохотать сковородками. А всё ради того, чтобы спустя несколько часов на пляже, на гигантском лоскутном плато, могли взволновать зрение и обоняние алчущих пляжников холмики отбивных, горы одесских рыбных биточков, жареные кабачки, щедро сдобренные чесноком, рулетики из баклажанов с помидорами, сыром, майонезом и опять-таки неизменным чесноком. Всё это буйство вкуса и запаха должно было взгромоздиться на разнообразных блюдцах, сверкающих золочёной размашистой - и такой привычной - росписью «Общепит».
При этом спать уже не должен был никто. Работа находилась всем. Мама командирским жестом указывала папе на то, чем ему следует заняться. В противном случае – могла, не меняя выражения лица, указать направление, куда следует идти тому, кто с ней не согласен. Мне всегда доставался чеснок. Крупные головки с чрезвычайно мелкими зубчиками. Обречённо поглядывая друг на друга, мы с папой тешились надеждой на светлое сытое пляжное будущее, которое должно было быть не за горами, а всего-то в паре часов от нашей точки мучений.
Терпение, как обычно, вознаграждалось словами «Вот теперь всё готово, собирайтесь!». Стоит ли упоминать, что путь к трамвайной остановке напоминал движение богатого восточного каравана? Стоило нам переступить порог дома и выйти во двор, как мы убеждались в том, что не одни мы собирались плескаться, нырять, кувыркаться в волнах Чёрного моря. Женщины брали на себя роль погонщиков, зорко следя за тем, чтобы вьючная часть мужского населения не отстала у бочки с пивом, коих на нашем пути было две. Мои сверстники уныло брели «на глазах у мам».
Благо дело, наша остановка была конечной, а значит – мы с комфортом располагали на задней площадке авоськи, вьюки, сумки и бутыли с компотом и пивом. Занимать сидения - взрослые нам не позволяли, а посему мы обязаны были стеречь общее добро. Естественно, мы зорко следили друг за другом, чтобы урчащий желудок не подвиг кого на преступление, заставив расковырять газету, в которой затаились бутерброды с голландским сыром или колбасой «к завтраку». Преступники жёстко карались путём отнятия добычи и распределением её среди честного брата.
Пляж всегда встречал нас запахом погибших во время ночного шторма водорослей, румяным видом варёных креветок, истошными криками «сахарные петушки на па-а-алочке!», а также скачущими на резинках мячиками, обмотанными дешёвой разноцветной фольгой, и всеобщим желанием поскорее окунуться в ласковые волны родного моря.
На центральной аллее, ведущей в песчаной полосе пляжа, два пенсионера с завидной регулярностью задорно терзали трубу и аккордеон. Духовые инструменты у меня всегда ассоциировались исключительно с похоронными процессиями, поэтому томно-вальяжное «бессаме мучо», оттеняемое судорожными вздохами аккордеона, звучало так, будто провожало отдыхающих не на пляж, а в последний путь.
Задолго до нашего приезда пляж превращался в лоскутное покрывало – настолько плотно друг к другу пригонялись кромками подстилки. Счастливчики успевали занять козырные места поближе к воде. Прочим пляжникам приходилось блуждать в лабиринте распластавшихся на солнце тел, дабы хоть «потрогать водичку».
Сразу же по приезду, пока женщины, обсуждая им одним понятные события, сервировали подстилки-самобранки, мужчины устремлялись к воде и уже по пути, не сговариваясь, делились на две группы: одни – с гиканьем и прибаутками неслись к воде, перепрыгивая через тела загорающих, скача по лузановскому мелководью, бесцеремонно врываясь во владения Посейдона; вторые – степенно входили в воду по щиколотку, осторожно дегустируя температуру, со вздохом косились на табличку «темп-ра воздуха: +35°, темп-ра воды: +26°». Мы же вертелись на окраине мамской территории, надеясь на то, что удастся стащить что-то съестное ещё до того, как будет объявлен всеобщий застольный сбор.
Однако, не так-то просто всё было. Прежде, чем первый бутерброд попадал в расставленные нами ловушки, солнечные лучи внезапно исчезали в тени дяди Миши, в руках которого угрожающе поблёскивал фотоаппарат «Зенит». Завидев наличие сего чуда отечественной техники, взрослые мгновенно группировались вокруг снеди. Под прицелом объектива на всех без исключения лицах из подручных средств сооружалось деревянно-непробиваемое выражение. Напряжение достигало предела, когда щёлкал затвор.
«В плёнке осталось всего пять кадров!» - многозначительно произносил дядя Миша и прятал фотоаппарат в футляр. После чего все мы расслаблялись, спокойно выпускали погулять на лицо улыбки и уже с чистой совестью совершали набег на самобранку. Насыщались по-военному быстро, сурово и плотно. До затруднённого дыхания, до лени в суставах, до лёгкой икоты. И лишь тогда под умиленные взгляды мам мы чинно направлялись к воде, где с нас вмиг слетали все признаки цивилизации.
Щуплый на вид Вадик всегда застревал в песке, не доходя до цели метров пять-шесть. Сашка же умудрялся на бегу щёлкнуть его по уху, влепить два-три поджопника и первым запрыгнуть в накатывающую на берег волну. Окунувшись с головой, он тут же оглядывался в поисках весьма упитанной угрозы из нашей же компании. Угрозу звали Иванушкой. Когда этот опрятный мальчик семидесяти восьми килограммов от роду, кричал «Я – бомба!», перед ним в страхе разлетались в стороны даже водоросли. А мы просто пристраивались ему вслед и норовили потопить его общей массой, хоть и заведомо знали, что справиться с таким поплавком не под силу даже взрослым…
Из воды изгнать нас могли разве что громогласные заклинания старшего поколения, упростившего свою культурную речь с помощью лёгких алкогольных напитков, нагретых жарким летним солнцем. Нехотя мы покидали стихию, из которой некогда вышли наши далёкие неразумные предки. Обессиленно плюхались на подстилки, вяло отнекивались от предложений подкрепить силы посредством порции салата и отлично зажаренного куриного окорочка. И – засыпали.
Иногда родители забывали вертеть нами, и тогда мы сами превращались в отлично зажаренные окорочка. Солнце делало своё южное дело, и к вечеру мы не могли себе позволить набросить на плечи даже лёгкие футболки. Кожа на спине казалась туго натянутым целлофаном. И уже дома, после кефирно-сметанных процедур, облазила если и не клочьями, то цельным полотнищем.
Сашка был наиболее подвержен воздействию магического ультрафиолета и на следующий день хвастал всем кровоточащими ранами под коленями, а мы дружно завидовали этим пляжным ранениям. Шутка ли, в такие моменты он становился центром внимания ахающих и охающих девочек, то норовящих приложить подорожник к его пострадавшим местам, то влепить ему оплеуху за шаловливые руки, живущие своей собственной жизнью уже в том возрасте…
В последнее время я нечасто бываю на пляже. Но всякий раз вспоминаю то время. Будто из другого мира до меня доносятся отголоски тех чувств и эмоций. Таких сильных – тогда. Таких едва различимых - сейчас. И хочется хотя бы раз проснуться в шесть утра от грохота маминых сковородок, на которых томится в ожидании предпляжное настроение нетерпеливого школьника.
Олег Верецкий |
