Когда Люся сделала ремонт в своей крохотной полуторке и переставила мебель, выяснилось, что стена в гостиной как-то пустовата. Что-то просто просилось быть повешенным на эту стену. И Люся поняла, что именно и где это найти.
По выходным художники оккупировали сквер. Реализмом там и не пахло. На пьяной улице танцевали пьяные развеселые дома, странная многоногая лошадь скакала по фиолетовому полю, и на фоне занавески цвета запекшейся крови сидела еще более странная женщина – одновременно и в фас, и в профиль. И сами художники были под стать своим произведениям.
Не сразу Люся нашла то, что надо. На картинах у солидного дядьки в берете красивые девушки вбегали в набегающие волны, выглядывали из-за белоствольных берез, лежали, жарко раскинувшись, в разнотравье, глядя на зрителя со скромным лукавством. Правда, смущало то, что девушки были голыми, а та, что вся в лютиках и васильках, напоминала хрестоматийные строки – под насыпью, во рву некошеном, лежит и смотрит как живая.
– А вы пишете портреты? – спросила Люся.
– На счет раз, – ответил художник.
– Сколько это будет стоить?
Художник ответил, Люся про себя ахнула, но не отступила.
– А с котиком на руках можно?
– Хоть с крокодилом, но придется доплатить.
Художник пришел, как договаривались, но не с кистями, красками и мольбертом, а с дешевой мыльницей.
– Сейчас так все делают. Вот Никас Сафронов – страшные тысячи за портрет берет, а тоже по фотографиям, – объяснил художник. – Давайте пожелания.
– Знаете, – сказала Люся, – я бы хотела быть на портрете помоложе. Немножко. Чуть покрасивее. В голубом платье – любимый цвет. Потом вот волосы, у меня, видите ли, аллергия на любую краску, а всегда хотелось быть с такой рыжинкой. Ну вы понимаете.
– Чего ж тут не понять, - сказал художник. – Все так хотят, чтоб с рыжинкой. Идите переодевайтесь. И кота берите.
Люся замялась, но призналась:
– Платье я не купила. Такие цены. Что платье – сносишь, как и не было. А портрет на всю жизнь. Вы как-нибудь сами платье, пожалуйста. И котик у меня такой, знаете, своеобразный. Пушок! Пушок!
Художник только крякнул, увидев этого самого Пушка, подобранного в младенчестве на улице и за два года превратившегося из трогательного, жалобно мяукающего комочка в наглую, бесчувственную и прожорливую скотину, причем все эти качества явственно читались на его шкодливой морде. Но Люся его нежно любила.
– Котика тоже подправим, – решительно сказал художник.
Нафотографировал Люсю и кота и ушел с авансом.
Не исчез, не обманул, через неделю принес портрет.
Тетки из Люсиной бухгалтерии, пришедшие оценить и ремонт, проглотили свои раздвоенные языки.
С портрета со скромным лукавством смотрела сидевшая в кресле молодая красивая рыжеволосая женщина в открытом голубом платье, немножко похожая на Люсю, а на руках у нее был пушистый рыжий кот чрезвычайно умильного вида.
Но было кое-что еще, от чего заткнулась даже главная кобра Кира Семеновна.
Рядом с креслом дверной проем в прихожую, в прихожей вешалка, и на картине на этой вешалке висели мужской плащ, мужская куртка и черная мужская шляпа.
Это был очень хороший художник.
Наталья Волнистая
|