Здесь будет интересно!!!

В детстве я очень любила инжир. Обожала! Мама покупала инжир на Привозе у лиц кавказской национальности и хранила его в холщовом мешочке в тайном месте. Инжир нельзя было есть просто так.

Первое моё знакомство с инжиром состоялось «просто так», потому что мама частенько брала меня на Привоз. Лицо кавказской национальности протянуло мне инжир, и мама только и успела, что крикнуть про негигиенично и про нельзя есть из чужих рук. Но вырвать у меня из пасти инжир – не успела! Хотя наш доберман Граф по первому строгому «нельзя!» тут же выплёвывал из пасти даже кусок колбасы. Ливерной колбасы, которую он обожал, и которая на том же Привозе стоила копейки. Ливерная колбаса подороже и подешевле. Подороже иногда покупали для людей, а Графу всегда покупали подешевле, но мне графская ливерная колбаса нравилась больше. И он со мной щедро делился, не смотри, что доберман.

Лицо кавказской национальности скривило маме соответствующую гримасу, улыбнулось мне, и демонстративно съело инжир прямо с кучи. Продемонстрировав маме безопасность товара.

Мне очень хотелось съесть весь инжир сразу, но мама сказала, что инжир просто так не едят, его надо есть во время болезни. Как назло я была девочкой невероятно здоровой, и маме редко удавалось меня лечить. Хотя мама очень любила меня лечить, такая уж у всех порядочных мам парадигма. Я выяснила, во время какой болезни надо есть инжир, и, выдержав из хитрости несколько дней, начала надсадно кашлять и даже осипла. Вы попробуйте надсадно кашлять, если вы здоровы. Тоже осипните. Мама забеспокоилась, уточнила, не болит ли у меня горло, уложила меня в постель, и сказала, что сейчас принесёт инжир. Я вся превратилась в предвкушение сладостного пира. И через минут десять томительного ожидания мама принесла мне… чашку горячего молока очень сомнительного цвета, в которой плавал мокрый инжир. Я ненавидела молоко, тем более горячее, но ради инжира была готова выпить и его. Я сделала глоток и меня стошнило. В неизбывном стремлении поставить меня на ноги, избавив от надсадного кашля, мама накапала в горячее молоко йоду. Это какая-то тайная практика не то тибетских лам, не то одесских кур – капля йода в горячем молоке. Мама всегда хотела для меня самого лучшего и побольше, потому каплей дело не обошлось. Судя по вкусу и запаху, цвет я уже упомянула, родительница засадила в адову смесь не меньше, чем полпузырька.

Кашель сразу прошёл. Разбухший инжир съел папа, которого не смутила его повышенная йодированность, папу вообще мало что смущало в съестном, он родился в 1936 году на Волге, детство пришлось на капитальный голод, сами понимаете, пропитанный молоком и йодом инжир ему был нипочём.

Холщовый мешочек в тайном месте я обнаружила очень быстро, потому что для детей не существует тайных мест. Под огромным мраморным подоконником у нас был шкаф, в котором хранили овощи и фрукты, там, в углу, прикрытый картоном, и хранился холщовый мешочек. Маме было даже лень спрятать его на антресолях, хотя я первым делом полезла туда. Лестницу бы я не дотащила, так что обошлась табуретом, поставленным на стул, и цыпочками. Зато на антресолях я обнаружила коробку конфет. К конфетам я была равнодушна, инжир был слаще конфет.

Довольно скоро я подъела весь холщовый мешочек. Мама, обнаружив это, отругала меня, но, скорее, для проформы. И встревожено спросила, не болит ли у меня живот. Живот у меня не болел, но даже если бы болел, я бы не призналась. В болящем животе был свой плюс: поездка на Слободку с буржуазным шиком, на такси. Но был и ощутимый минус: клизма. Потому что маму-паникёршу все слободские доктора уже давно знали, и, некоторое время помяв мой мягкий живот, назначали клизму. Чтобы успокоить маму. Вот интересно мир устроен! За покой родных и близких приходится отвечать собственной жопой!

Была ещё мысль свалить всё на крыс, но к пяти годам я хорошо изучила маму. Скажи я, что инжир съели крысы, и у нас дома была бы СЭС в ружьё, а я и вовсе на противочумной станции.

В общем, между клизмой, противочумной станцией и правдой человек разумный всегда выберет правду. Это самый безопасный путь.

В дальнейшем инжир доводилось есть довольно редко. И не то, чтобы он сильно дорого стоит, вполне могли себе позволить. И не то, чтобы нельзя было попросить – просто не принято было просить. А в мамином сознании инжир прочно существовал только для борьбы с бронхитом и никак иначе.

Позже я собралась замуж первый раз, и мы пошли по Крымско-Кавказской, да не просто так, а как сын и будущая невестка капитана, и из порта Сухуми нас долго везли куда-то в горы, где жил повар этого лохматейшего «пассажира». Он позвал капитана в гости. И сына с будущей невесткой, очень удобно.

И вот стоим мы в великолепном саду, где буйствует всё, что я знаю, и ещё чёрт знает что. И прямо над моей головой висят какие-то странные зелёные плоды. И мой будущий первый свёкор срывает, протягивает мне и говорит:

- Попробуй!
- Что это? – недоверчиво смотрю я на чёрт знает что.
- Инжир! – говорит он.
- Это не инжир! – говорю я.
- А что?! – не сдаётся он.
- Не инжир! – парирую я.
- А какой же он, инжир? – начинает догадываться мой первый будущий свёкор, он вообще был сообразительный, иначе бы не капитанил на белом «пассажире», возившем Горби с Раисой Максимовной.
- Не такой! – упорствую я.
- А! Я догадался! – наконец догадался он. – Инжир – он такой сморщенный, коричневый и сухой.
- Ага! – обрадовалась я. Бурно обрадовалась. Мы всегда бурно радуемся, когда нас понимают. Такова уж человеческая натура.

И мы смотрим друг на друга, как будто первый раз видим.

- А кто он, вообще, инжир? – после паузы спрашивает будущий первый свёкор. И спрашивает так… настороженно. Как будто с сумасшедшей разговаривает.
- Инжир – он, вообще, инжир! – припечатываю я победоносно.

Потому что для меня инжир – имя собственное. Такое бывает. Когда вербальное накладывается на чувственное гораздо раньше ментального. Прошивается путь крепко, надёжными стежками. Инжир – это инжир, и баста. Как вода – это вода. Воздух – это воздух. Ливерная колбаса – графская и не иначе. И так далее и тому подобное. Слово пропечатывается в понятие. Язык – живой. Он живёт. Он проживает снова и снова с каждым из нас новую жизнь каждого слова.

- Ты когда-нибудь слышала слово «сухофрукт»? – аккуратно уточняет свёкор. Будущий. Первый.
- Ну конечно я слышала слово «сухофрукт»! – презрительно фыркаю я. – Причём здесь инжир?!
- Георгий! – заорал будущий первый свёкор и его повар моментально материализовался рядом с нами. – Георгий, скажи этой мелкой… - он явно проглотил какое-то слово! – что это за фрукт!

Георгий посмотрел на лежащий на протянутой ладони своего капитана инжир – да-да, всё это время этот великолепный дядька так и держал его на протянутой ладони, - посмотрел на своего капитана, посмотрел на меня. И сказал:

- Это не фрукт!
- Да что же это, вашу мать! – заорал мой будущий первый свёкор и наконец слопал неведомое нечто.
- Это фига, - сказал Георгий спокойно. – Винная ягода. Смоковница. Именно фиговым листом прикрывали чресла Адам и Ева. Смоковница упоминается в девяносто пятой суре Корана…

И Георгий прочитал лекцию об инжире, со всей его мифологией, распространением и всем таким подобным. Георгий был очень грамотный повар. Он готовил для Горби. И что круче – для Раисы Максимовны.

Вокруг нас как-то незаметно собралась толпа бравых мужчин от пяти до ста двадцати пяти, и весёлых и мрачных женщин в платках. Мрачные были постарше. Весёлые – помоложе. Но все были в платках, кроме меня. Но никто не осуждал, полная дружба народов. Несмотря на то, что я была в экстремально короткой юбке. Будущий первый свёкор был уже красный. Но от вина. Которое ему преподнесли в роге. А жена Георгия, отведя меня в сторонку, и там уже дав волю смеху, уверила меня, что это самый что ни на есть инжир. Просто пока свежий, не сушёный. Как её звали, я, к моему стыду, не запомнила. У неё было какое-то типично абхазское имя, впрочем, Георгий – тоже типично абхазское имя. Но для моего слуха привычней. Я запомнила только, что у неё был огромный нос. Но несмотря на этот огромный нос, очень красивый Георгий смотрел на жену с обожанием. Через полчаса и я начала смотреть на неё с обожанием, потому что она была удивительно мила, добра и вокруг неё будто бы кружил ласковый тёплый южный ветер. И даже платок и юбка до полу не делали её забубённой или старой. Она была потоком жизни, а Георгий был хранителем этого потока. И не имело никакого значения, как вы одеты, или вернее сказать: до какой степени вы раздеты; на каком языке говорите, в каких богов веруете, если вы пришли с добром. Тогда, в том саду, был пир добра. И моё первое знакомство с инжиром – таким, как он задуман и рождён, - произошло в том райском саду, и с тех пор инжир – мой друг покуда смерть не разлучит меня и с ним, и с этим прекрасным воспоминанием о компании, в которой были русские, евреи, грузины, абхазцы… И они были вместе.

В той огромной суме, набитой дарами, которую нам вручили (это не считая загруженных в багажник «Волги» ящиков и бутылок) оказались и баночки с фиговым вареньем.

Но прошло ещё немало времени, прежде чем я начала варить его сама. Прошло не только время. Прошла страна. Прошли люди. Прошла дружба между народами. Но не прошли воспоминания, и никогда не пройдёт дружба между людьми. И никогда не пройдёт инжир, листьями которого не только прикрылись Адам и Ева, но ими же Аллах поклялся, что сотворил человека прекрасным, наделив его разумом, волей и совершенными качествами. Как говорили крысы Мосфильма, поедая плёнку из ЯУФа: сценарий был лучше.

С вареньем всё просто. На два килограмма инжира – килограмм сахара. Если с известного вам лично дерева, можно и не мыть. Если на рынке купили, всё-таки помните мамины заветы: помойте! Высушите. Отрежьте хвостики. Часто режут на части, или делают разрезы. Я же пользую целиком. Как и было в первых в моей жизни баночках фигового варенья от жены Георгия.

Расставьте в медном тазу – ровнёхонько два кило в большой медный таз. Без медного таза и варенье не варенье. И вообще, в доме должен быть медный таз! Не то случись что, а вам со вкусом и накрыться нечем. А к одному из самых совершенных качеств человека лично я отношу донкихотство. Не в той его трактовке, где геройство ненужно и смехотворно. А в верной. В той, где неосуществимые цели и абсурдные задачи проистекают не из дурости, но из чести, из невозможности поступить иначе. Из замысла богов: неспособности человеку совершенных качеств изменить самому себе. В общем, медный таз нужен! А лучше – два!

Засыпать килограммом сахара. Больше не надо. Винные ягоды сами по себе невероятно сладкие. И в пропорции один к одному это будет уже петушок на палочке, фиговая карамель. И чуть поварить. Потом ещё чуть поварить. О! Зашли на кухню, таз на плите! И ещё чуть поварить. И никакой воды, чур вас! Сталкиваясь в рецептах любого варенья, в котором есть вода – тут же закрываю подобный, с позволения сказать, рецепт «варенья». Это что, компот?! В вареньях не должно быть воды! Нет - значит нет!

И в какой-то момент, когда таз уже достал и мешает греть суп и варить макароны, разложить в горячем виде по чистым ошпаренным банкам, закрыть. Есть можно сразу. С чем вам угодно. С мороженым. С творогом. С чаем. Без чая никак, слипнется то самое место, которое отвечает и за покой родных и близких, и за правду. Отличный сироп. Отличная тугая карамелизированная фига. Точно такая, какую я достала из первой моей банки, преподнесённой в дар в ныне далёкой Абхазии, где-то в горах, в конце восьмидесятых двадцатого, когда я впервые познакомилась с настоящим инжиром, в компании лиц всяких национальностей, в том числе кавказских. Когда жизнь моя была сладка предвкушением всякого. Всякого я с тех пор вкусила щедро, чего уж. И поняла, что самое сладкое: никогда не терять человеческое лицо, какой бы национальности оно ни было.

Татьяна Соломатина