От одной женщины муж ушел. Она села на кухне, и смотрела себе в стенку три дня подряд. И ничего не делала, только спички ломала. И потом она подумала, что ей надо куда-то пойти, куда-нибудь, потому что если просто так сидеть — то все внутри лопнет, как винный бокал, если его сжать пальцами, и она этими осколками порежется. И она, встала, покачиваясь, и пошла. И женщина ходила по улицам, где были люди, и иногда ей становилось так плохо, что она садилась на корточки, и люди спрашивали, все ли у нее в порядке? И она кивала головой и выпрямлялась. И когда уже наступил вечер, она, испугавшись идти в пустой дом, набралась смелости и подошла у метро к какому-то оливковому мужчине. И она сказала ему тоненьким, жалостливым голосочком:
— Мужчина, вы не могли бы пригласить меня к себе?
И он дико посмотрел на нее, в недоумении, отстранившись. Она, ужаснувшись своему поступку, совсем задрожала и отворотилась. Вдруг мужчина вспомнил, что жена его теперь в отъезде, и взял женщину за рукав.
— Хорошо, — проговорил он. — Пошли.
Они ехали на какую-то дальнюю станцию в непустом совсем метро, и она с ужасом смотрела на немилого избавителя снизу вверх, и думала, что она совершает какой-то страшный грех по отношению к своему пропавшему из жизни мужу, потому что не мог же он уйти насовсем? И она глядела на лоснящийся подбородок мужика, на отворот его пиджака, на сорочку, которую теперь придется гладить, и думала, что ей нужно будет привыкать к этому виду, к этому новому запаху, и она представила себе, как поцелует его в подбородок, и ее пустой желудок свело страшным спазмом, и женщину вытошнило. И мужик, дернувшись от нее, как от прокаженной, дико зашептал:
— Ты наркоманка, что ли?
— Нет. Я бухгалтер.
Кто-то дал ей салфетки, кто-то уступил место. У оливкового мужика спросили, его ли это девушка? и он, скривившись, процедил, что — «нет, конечно», и вышел на несвоей остановке.
Эта женщина доехала до конечной, потом пересела на обратный поезд, чтобы тащиться в пустой свой дом. Всю дорогу на нее пялился выпуклым птичьим взглядом мужчина, сидевший против: в долгополом пальто и с иссия черной бородой. Когда она встала на своей остановке, он подскочил и поклонился:
— Художник Петров Всеволод, — представился похожий на ворону человек. — Маша, бухгалтер, — ответила она, и подумала, что это было бы даже, наверное, лучше. Он всю дорогу до мастерской рассказывал, что следил за ней еще из того вагона, где ей стало плохо, и видал, как ее мужчина от нее открестился, и как это было мерзко. А она ответила, что это не ее мужчина, а так, и оперлась на его локоть.
В мастерской было пятьдесят, примерно, картин, и только одна кровать, и женщина подумала: «ну, значит, так тому и быть». И они выпили бутылку вина из граненых стаканов, и она сказала, что ей надо покурить, и вышла на лестницу с сигаретой, где на ступеньках стоял какой-то мужчина, что-то чертивший на стене карандашом. И он немного испугался, что женщина подошла тихо к нему, заглядывая через плечо, и уронил свою сигарету и легко рассмеялся:
— Это нестандартный анализ. Правда, необычно?
— Вы математик, что ли? — спросила она, и подивилась этому сходству: парень был вылитый ее муж, только примерно на семь лет младше.
— Ну, да, — ответил он. — Смотри, какая форма функции?
— Я ничего не понимаю, — улыбнулась она ему. И прислонилась головой в плечо. Они выкурили еще по три сигареты, и он позвал ее к себе.
— Я не могу, — она дернулась, как в птичьей клетке, — я пришла в гости.
Они потушили окурки об Х и Y. Внизу хлопнула пружина парадной, разрезав затянувшуюся паузу:
— Погоди. — Женщина отворили дверь мастерской, быстро прошла к своей куртке и сумке, чтобы не слышать это пение из ванной, где плескался в предвкушении художник Петров Всеволод, и тихо затворила двери.
Они пили на кухне черный листовой чай с молоком, и болтали о всякой всячине, перебивая друг друга, и он постелил ей в другой комнате, и Маша лежала целый час, думая о предстоящей, как ей казалось, измене. Потом встала, сняла футболку и трусики и вошла к нему, просочившись ночной прохладой под тонкое одеяло. Он встрепенулся, как будто проснувшись, и замер, позволяя ей благодарить себя поцелуями. К утру они оба заснули. Она засмеялась во сне от того, что он чертил на ее спине пальцем математические формулы.
— Щекотно.
— Пошли сегодня в зоопарк? — он поцеловал ее в шею.
— Хорошо.
Было воскресенье. Они сделали вместе завтрак, гуляли целый день, сходили в магазин, где он купил ей два подсолнуха, и посмотрели фильм. На другой день она приехала к нему с работы, а через два месяца уволилась: им нужно было собираться в Калифорнию, потому что он получил должность в университете, и брал ее теперь с собой...
Игорь Поночевный
|