Однажды на Камчатку в 1904 году приехал уездный начальник Антон Сильницкий. Как–то его сразу жесточайше невзлюбили. Выёбывался, говорят, слишком сильно: приехал, сразу вскрыл кучу случаев воровства и неуплаты налогов.
Ранее налогов собирали на 15 000 рублей, а он собрал 80 000, вскрыл коррупцию на пушных аукционах, и запретил торговать бухлом, чтобы не спивались местные племена камчадалов. Ясное дело, его возненавидели всей душой купцы, торговцы и кабатчики — приехал тут, козлище, деньги честным людям зарабатывать мешает.
И тогда купцы дали взятку местному доктору, дабы тот объявил Сильницкого сумасшедшим. И послали кляузу в Петербург. Ну да, человек взяток не берет, не ворует — конечно же, он ёбнутый, нормальные русские люди так не поступают:).
Но тогда на Камчатке (представьте, в 1904 году!) вообще не было радиосвязи. И кляуза шла долго. О начале войны с Японией там узнали только через 3 месяца, в апреле, когда пароход из Владивостока привез газеты. Сильницкий рассудил так — в Петропавловске всего 350 (!) жителей. На всей Камчатке — 7 000.
А рядом — (в то время — японские) Курильские острова с японской же армией, и Камчатку они займут как нехуй делать. И объявил запись в ополчение.
За неделю в ополчение записалось 200 человек (!) Даже подростки. Даже старики по 70 лет. Даже те купцы, которые подкупали доктора, явились к Сильницкому жертвовать денег на войну, и отсыпали бабла. Как сказал один из них — "Ты у меня в печенках сидишь, ненавижу. Удавишься — рубля тебе не дам. Но не тебе, Отечеству жертвую".
Тем временем японцы в июне 1904, как и ожидал Сильницкий высадились на юге Камчатки, и захватили село Явино, где в первую очередь опровергли любовь у суши, блядски сожрав всех местных коров.
Через месяц, туда приплыл на лодках отряд ополченцев — всего 88 человек, из них только 17 русских, остальные камчадалы.
Они атаковали японцев неожиданно, в тумане, и те толком не успели оказать сопротивления. Данные о потерях разные, но всего погибло от 2 до 5 ополченцев. Японцев было убито 76 человек, и 14 (в том числе командир отряда, лейтенант Сечи Гундзи) взято в плен.
Японцы предприняли еще несколько попыток десанта на Камчатке, и все закончились неудачно — их сбросили в море, а местные ополченцы (как правило, из охотников) стреляли японских гостей в глаз, как белку. Те картинно роняли тарелку с суши, и умирали.
В Музее Петропавловска до сих пор стоит японский столб с надписью, которую как Гугл по пьяни переводил — "Смысло на этой тын писаних слов: именно эта земля уже принадлежит Японии, поэтому кто кого трогает будет убиты. Командир японской войска Сечи Гундзи".
Говорят, ополченцы там поставили свой столб — "Хуй вам японский, ребята, а не Камчатка!", но этого столба не сохранилось. Чего мне лично очень и очень жаль.
Однако, в Петербурге утончённый министр МВД Российской империи Плеве, сидючи на маникюре, пришел в ужас при новости о том, что на Камчатке собралось народное ополчение, и распечатало японцам коробку пиздюлей — "Это ужас! Воевать должна регулярная армия! Что за партизанщина!". И телеграфировал бывшему начальнику Камчатки Гребницкому (уже гражданину США, живущему в Сан–Франциско), чтобы тот как спецпредставитель Плеве прибыл, и забрал власть у "ненормальных руководителей".
Американец Гребницкий приехал, снял Сильницкого, и освободил с извинениями (!) Сечи Гундзи, а пленным японцам вернул оружие, и они стали гордо и выёбисто шляться по Петропавловску как "личная охрана нового губернатора".
Население справедливо расценило это как пиздец, но гражданин США останавливаться не желал.
Гребницкий заявил, что "ополченцы — бандиты, и не имели права воевать с армией японского императора".
Это возмутило ополченцев, те немножечко выпили, и по старорусской традиции на тему "а чо они тут ваще" произошла разборка, в которой перепиздили 8 японцев.
Гребницкий тут же смотался с Камчатки, согласно правилам американской демократии захватив с собой всю казну (47 000 рублей), и отбыл обратно в Сан–Франциско.
Короче, американская демократия на Камчатке тоже отчего–то не прижилась, как японская кухня. Выживших японцев, вторично в ахуе сдавшихся, отправили в провинцию, они там до конца войны сидели тихо, и не рыпались.
Они усвоили, что правда лучше японский хуй, а не Камчатка.
Сильницкий прошел врачебное обследование, доказал, что психически здоров, а врач подкуплен, и получил в награду за оборону Камчатки орден. Плеве к тому времени эсеры взорвали, когда он в очередной раз на маникюр ехал.
Пикуль написал об этом роман "Богатство", но почему–то всё поменял. Сильницкий у него — Соломин, Гребницкий — Губницкий, а японец из Гундзи стал Ямагато.
Ну ладно, тут ничего не поделаешь — писатель художник, он так видит. Плеве только со своей фамилией остался, и того грохнули.
А мораль тут такова: если вам скажут, что в России с годами что–то меняется, вы этому не верьте. У нас всегда одно и то же — воруют, дают пизды иностранной армии (с суши иль нет, без разницы), и министры дураки.
Поэтому и выживаем.
Zотов
|