Когда же женщина особенно красива?
В разгаре бала. В поле. У станка.
Под зонтиком в шезлонге у залива.
Бельё стирая в речке у мостка.
Она прекрасна даже, когда плачет.
Когда грустит или сидит одна.
Когда лежит, свернувшейся в калачик,
То замирает даже тишина.
Когда дитя своё под сердцем носит,
О, как мила, беспомощна она.
Всегда к лицу ей золотая осень.
Всегда в душе её цветущая весна.
Она всегда, везде неповторима,
Но расцветает лишь тогда сполна,
Когда она, хоть кем-нибудь любима
Или сама в кого-то влюблена.
Она бы сошла и за двадцатилетнюю, если бы не нахальная чувственность, с которой она двигалась, и не насмешливая улыбка, таившаяся в уголках глаз и выдававшая опыт, уверенность и коварство, на которые двадцатилетняя девчонка не способна.
Не тело выдавало возраст – манера держаться. . . ..
Своей походкой женщина все может показать, ничего не дав увидеть.
Нет ничего тише любви.
Влюбленность — она звенит в ушах, сводит живот и пускает мурашки по предплечьям. Страсть — она гремит громом, кричит о себе, подчиняет твою волю. А любовь — тихая. Она струится по кончикам пальцев, когда ты касаешься самых мягких волос и самой нежной кожи. Она растекается и согревает тебя изнутри, как коньяк в холодный вечер — только постоянно. Она не кричит о себе, не заставляет что-то доказывать. Она лишь успокаивает. И позволяет наслаждаться собой, когда ты засыпаешь в любимых объятьях.
Я спросила:
- Почему мужчины нежнее женщин? Нежнее трогают, нежнее расчёсывают волосы, нежнее лечат…
Он ответил:
- Потому что нежность — это сила…
Она сказала: «Он уже уснул!»,—
Задёрнув полог над кроваткой сына,
И верхний свет неловко погасила,
И, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,
Она шептала что-то, чуть картавя,
Звук «р», как виноградину, катая
За белою оградою зубов.
«А знаешь: я ведь плюнула давно
На жизнь свою... И вдруг так огорошить!
Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.
И вдруг — я снова женщина... Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг.
Ища защиту в беззащитном теле,
Зарылся я, зафлаженный, как волк,
В доверчивый сугроб её постели.
Но, как волчонок загнанный, одна,
Она в слезах мне щеки обшептала.
И то, что благодарна мне она,
Меня стыдом студёным обжигало.
Мне б окружить её блокадой рифм,
Теряться, то бледнея, то краснея,
Но женщина! Меня! Благодарит!
За то, что я! Мужчина! Нежен с нею!
Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл её первопричинный,
Мы женщину сместили. Мы её,
Унизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап,
Коварно, подготовленный веками:
Мужчины стали, чем-то вроде баб,
А женщины — почти, что мужиками.
О, господи, как сгиб её плеча,
Мне вмялся в пальцы голодно и голо,
И, как глаза неведомого пола,
Преображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок.
Они мерцали тихими свечами...
Как мало надо женщине — мой Бог!—
Чтобы её за женщину считали.
Евгений Евтушенко |
