В борьбе за выживание пленных не берут. С первого дня после отъезда моих в деревню между мной и котом начался чистый Дарвин: мы с Семёном конкурировали за лучшие лежбища. Дело дошло до абсурда, когда Семён улёгся в центре двуспальной кровати, натянув до подбородка одеяло, а я свернулся клубком на подоконнике.
Затем грянули кулинарные баталии. Мы уничтожали колбасные батоны с противоположных концов и только однажды встретились на середине, а все остальные подходы две трети колбасы оказывались в Семёне.
Самыми ожесточёнными были битвы экстрасенсов. Мы с котом гипнотизировали друг друга, чтобы понять, чего хочет другой и захотеть того же.
— Как там мой котик? — спрашивала время от времени по телефону жена.
— Отлично, целыми днями спит, — отвечал я, сильнее наваливаясь на подушку, из-под которой отчаянно тянулась кошачья лапа, чтобы вырвать трубку.
Однажды кот Семён вошёл в гостиную, танцуя «ламбаду». То есть, натурально вращал задом, ритмично переставляя задние лапы. Мне было смешно только в первое мгновение, так как потом у меня возникла другая версия, что в Семена вселился бес. И что он сейчас меня покусает, и я тоже начну так танцевать.
Приглядевшись, я заметил бумажную наклейку «Озона», которую я отклеил с коробки и положил на тумбочку в коридоре клейкой основой вверх, чтобы потом сверить данные, если при доставке обнаружится ошибка. Семён благополучно сел на эту клейкую основу аккурат зоной бикини. Я отрывал от него наклейку настолько профессионально, что с такими навыками меня бы самого с руками оторвал любой салон красоты: Семён в процессе даже успел задремать.
Захлёбываясь предстоящим стендапом, я удобно расположился в кресле и стал набирать жене, но тут мне на колено легла лапа. Семён стоял передо мной, вытянувшись в струну, и молча смотрел в глаза. И в эту секунду я понял, что про его эпиляцию жена никогда не узнает.
Ведь мужская солидарность древнее любого Дарвина.
II
Жена с Артемом по-прежнему в деревне, а тут еще и мне на неделю пришлось уехать из Москвы по делам.
Кот остался дома один. Дважды в день его приходил кормить мой отец.
«Я буду руки твои целовать», — так по версии отца проходили их встречи.
Для Семёна, который высшей степенью ласки считает заглатывание хозяйской руки по локоть, это большое достижение. Отец утверждал, что кот запрыгивал ему на колени и лизал ему лицо и даже правое ухо. При мне Семён лизал только себя, причём в таких местах, что это попахивало эксгибиционизмом.
Поэтому, когда через неделю я вернулся домой, я был вправе ожидать романтической встречи и уже заранее морщился, представляя шершавый кошачий язык на своей нежной девичьей коже.
Я покормил Семена и торжественно проследовал в гостиную на диван, чтобы принимать заслуженные ласки.
Семён пришёл, сел напротив памятником самому себе и уставился на меня. Он смотрел, не моргая.
В его взгляде были и одинокие зимние вечера, и отсутствие моих выпавших из-под одеяла голых ног, и вековая недоглаженность и недотеребленность холки, и какой-то незнакомый мужик, которому приходилось лизать лицо и даже правое ухо.
— Ладно-ладно, я все понял! — завопил я и побежал на кухню кормить Семена повторно.
III
Я начал разговаривать с котом. Я бабушка.
Моих нет всего две недели, что дальше. Я свяжу Артему свитер?
Ужин будет в семь, говорю я Семену. Как будто мы в «Аббатстве Даунтон». Жалуюсь ему на погоду. Извиняюсь, если не сразу прибежал на его вопли у лотка. Я дворецкий! Точно, я кошачий дворецкий…То есть, мы-таки в «Аббатстве Даунтон».
Жена во время регулярных созвонов первым делом спрашивает, как там Семен, и просит его к телефону поурчать. Пищевая пирамида в этой семье понятна.
Семен снисходит до меня короткими «мяу». По своей нисходящей интонации эти «мяу» похожи на «эх».
«Ладно, бабушка-дворецкий, — говорят эти мудрые глаза цвета молочного шоколада, — я за тобой присмотрю. Обещал твоей хозяйке».
Олег Батлук |