Лёвке удивлялись многие. Друзья, которые знали его, казалось, еще с детсадовских времен. Коллеги, с которыми Лёвка проводил большую часть своей жизни и иногда выбирался на совместные посиделки где-нибудь на лоне природы. Даже ребята из компании ролевиков, где Лёвка проводил время вне работы, тоже ему удивлялись. Удивлялись, как Лёвке удается всё время улыбаться и даже в диком негативе находить какие-то плюсы.
На улице шпарит ливень, ледяной ветер вырезает на лице измученную маску, пальцы ног задубели от холода, но Лёвка, с витающей на губах улыбкой бодро идёт по мокрым улицам. Лишь иногда останавливается, поправляет здоровенный рюкзак за спиной, и идёт дальше. На голове наушники, длинные волосы стянуты в хвост дешёвой резинкой, видавшие лучшие времена джинсы постираны, а новые дырки на них бережно заштопаны. На рюкзаке, сбоку, висит странный металлический шлем, которому не нашлось места внутри, а сам рюкзак весь в нашивках: никому неизвестные клубы, в которые Лёвка ходил на концерты, какие-то руны, логотипы его любимых групп и просто забавные надписи, сделанные маркером.
Лёвка идёт и улыбается хмурому небу, потокам ледяной воды и колючему ветру, людям, идущим навстречу. Те в ответ не улыбаются, а хмурятся. Иногда останавливаются и смотрят вслед, будто увидели умалишенного, сбежавшего из больницы. А Лёвка идёт дальше. На станцию электрички, на которой потом ехал далеко за город, где в одном лесу собирались ролевики.
Когда я только познакомился с Лёвкой, то тоже удивился его беспечному оптимизму и хорошему настроению. Тогда у меня болела голова после вчерашнего злоупотребления дешевым пивом, в ногах хлюпала мутная жижа, а в груди свербил и ворочался зародыш простуды. Я сидел на мокром бревне с кислой мордой, зябко кутался в чей-то пропахший дымом плед и меланхолично смотрел на костёр, отбрасывающий неровные тени на землю. Так и смотрел, если бы не Лёвка, который плюхнулся со мной рядом и сунул в озябшие руки погнутую кружку с горячим кофе.
- Чего киснешь, друг? – улыбнувшись, спросил он. Я хотел было послать его куда подальше, но человек позаботился обо мне и принес кофе, хотя я не просил, поэтому я выдавил из себя ответную улыбку и неопределенно мотнул головой.
- Чему радоваться-то?
- Как чему? – искренне удивился Лёвка и обвел взглядом полянку, по которой изредка ходили мокрые и злющие, как мордорские орки, ролевики. – Прекрасная погода, горячий кофе, бодрящая прохлада.
- Ты никак шизик? – рассмеялся я, но парня мои слова не обидели. Он легонько хлопнул меня по плечу и кивнул на кофе, намекая, что напиток остывает.
- Не скажи, брат, - хмыкнул он. – Может, и шизик, а может, единственный нормальный. Ты взгляни-то вокруг. Хорошего куда больше.
Когда он ушёл, я скептично покачал головой и вернулся к своему кофе. С каждым глотком холод уходил всё дальше и дальше, пока не исчез окончательно. Я постепенно согревался и даже пахнущий дымом плед перестал раздражать мой сизый нос. В какой-то момент пришли мысли, что раньше люди так и жили. Ставили лагеря, готовили на костре еду, сидели и смотрели в оранжевое пламя, делясь с другими историей своей жизни. А утром снова выходили на дорогу. Наверняка и в фэнтези все было точно так же. Не всегда солнце светит и дорога не всегда ровна. Всегда есть и дождь, и снег, и какие-нибудь гоблины, устроившие засаду рядом с лагерем. Чего грустить?
Я допил кофе и поднялся с бревна, после чего отправился в палатку к Шимусу, местному торговцу и по совместительству заведующему алкогольным складом. Шимус после пяти минут пререканий выдал мне бутылку коньяка и велел до конца игры больше не приходить. Но я лишь отмахнулся от него и направился к палатке Лёвки.
Лёвка тоже сидел на бревне, закутавшись, как индейский вождь, в странное одеяние, и раскачивающийся на ветру, как маятник. Подойдя ближе, я увидел черные ниточки, теряющиеся в густых Лёвкиных волосах, и понял, что Лёвка не качается, а слушает музыку. Правда, увидев меня, он вытащил наушники из ушей и улыбнулся. Его улыбка стала еще шире, когда я, чуть покопавшись, вытащил из своей куртки бутылку коньяка. Лёвка подвинулся, и я послушно сел рядом на бревно. Тут же из ниоткуда возникли одинаковые помятые кружки с горячим кофе, а еще через пять минут мы цедили дивный напиток и смотрели в костер. Тогда Лёвка хитро улыбнулся и, ткнув меня локтем под бок, тихо буркнул:
- Видишь? Как тут не радоваться-то?
После той игры я крепко задружился с Лёвкой. Его странный оптимизм магическим образом действовал на всех. Ладно, почти на всех. Даже хмурый человек не мог противиться Лёвкиной улыбке и мягкому голосу, хотя красивым Лёвку не назвали бы даже гномьи бабы, у которых представления о красоте были куда страннее прочих рас. Всё отступало перед силой Лёвкиного оптимизма, и хмурый, рано или поздно, тоже начинал улыбаться, как дурачок.
Однажды Лёвка попал в больницу, и я решил его навестить. Запасшись апельсинами, мандаринами, всякими соками и свежими книжками, я перешагнул порог Лёвкиной палаты и присвистнул, когда увидел его лежащим на кровати с замотанной головой и синими кругами под глазами. Но меня, как обычно, встретила его фирменная улыбка, от которой тревога постепенно сошла на нет. Да и как ей мучить человека, когда Лёвка с восторгом ребенка радовался каждой вещи или фрукту, которые я доставал из пакета.
- Что случилось-то, дружище? – спросил я, когда Лёвка угомонился и перестал поглаживать обложки книг слабыми пальцами.
- Да ничего, - улыбнулся он и поморщился, когда разбитые губы лопнули и на свет выступила сукровица. – Все нормально, правда.
- Ты это другим заливай, - нахмурился я, заставив Лёвку притворно вздохнуть. – Ну, расскажешь?
- А чего тут рассказывать, - хмыкнул он и, не выдержав, рассмеялся. Даже боль не смогла исказить его смех. – Ох, ну лицо у тебя. Ладно, расскажу. Шёл я позавчера с игры, как обычно. В рюкзаке шлем, кружки, котелок, сбоку меч, на ногах сапоги. И тут из кустов четыре гоблина вылезают и ко мне. «Слышь, путник», говорят. «Не попутал ты часом по земле нашей ходить? А чего это у тебя волосы длинные? Никак воин ты заблудший»? «Воин», говорю я. «Ну раз воин, то проверим силу твою». И кинулись на меня. Ох, дружище, битва была знатная. Один меня всё норовил с ног сбить, второй кинжалом бок проткнуть хотел, а два других дубины с земли схватили. Если б не меч мой, то не валялся бы я в этом дивном лазарете.
- Ясно, - вздохнул я. – На гопоту нарвался.
- А чего им, причин много надо? – парировал Лёвка. Согласившись, я кивнул, и он продолжил. – Одного я мечом по головушке осушил и тот сразу ретировался. Второго между ног сапогом пнул. На этом везение закончилось. Против дубины, брат, даже зачарованный клинок эльфов не устоит. Вот и я не устоял. Получил по голове, на землю рухнул, а они меня пинать давай. Еще и смеются, поганцы. Тут мое везение, видимо, решило вернуться. Слышу я крик чей-то, от которого уродцы эти врассыпную бросились, а потом отключился. В общем какой-то добрый дядька мне помог, врачей вызвал, да сюда определил.
- А чего ты так странно говоришь-то? – рассмеялся я. – Голову тебе похоже неплохо повредили.
- Не, что с ней станется, - улыбнулся Лёвка и тут же побледнел, когда в палату вошла медсестра. – О, дружище. Теперь уходи. Не след тебе видеть воина, который дубин гоблинских не боится, а от иглы острой в обмороки падает.
Я приехал за Лёвкой через неделю, когда его выписывали. Я не мог сдержать улыбки, когда увидел, как он ковыляет по неровному асфальту, опираясь на костыль. В паре шагов от меня он остановился, вдохнул холодный воздух и тоже улыбнулся, после чего отрицательно покачал головой, когда я открыл дверь такси.
- Давай пройдемся, – попросил он. – Устал валяться. Весь больницей пропах, как лекарь какой-то. Погода дивная, хоть воздухом подышу.
Я кивнул, расплатился с таксистом и медленно пошел рядом с Лёвкой, который слабо морщился, опираясь на костыль, но продолжал радоваться тому, что я обычно не замечал. Он восторгался осенними листьями, которые шуршали под ногами. Лужами, из которых пили воробьи. Еле теплыми лучами солнца, когда оно показывалось из-за облаков. Даже прохожим, которые недоуменно на него смотрели, Лёвка тоже радовался. Иной раз он улыбался и принимался негромко мурлыкать что-то себе под нос:
- Только тот воин, в чьем сердце свет,
С честью получит от солнца ответ… - напевал он и его глаза слабо поблескивали в свете солнца.
- Лёв, - тихо окликнул его я и, дождавшись, когда Лёвка прекратит петь и повернётся ко мне, продолжил. – Слушай, давно хотел спросить. Как тебе удается постоянно быть на позитиве? Тебя чуть не убила озверевшая быдлота, а ты об этом не вспоминаешь, зато радуешься всякой мелочи. Кучке грязи под ногами, осенним листьям, лужам, холоду и теплу. Неважно чему, но радуешься. В чем секрет? Или про тебя правду говорят, что ты немного шизик?
- Конечно, правду. Я шизик, - улыбнулся Лёвка, ничуть не обидевшись моей пространной тираде. Он остановился, почесал нос, после чего улыбка с его лица слетела, будто ветер её сдул. Такого Лёвку я еще не видел: усталый, с воспаленными глазами, бледный и измученный. Он, видимо заметив, какую реакцию произвел, тут же снова улыбнулся. – Видел?
- Видел.
- Понимаешь, в жизни дерьма навалом, - тихо продолжил он без улыбки. – Гопники, которые караулят прохожих в ночи. Жуткий холодный ветер, из-за которого ты проваляешься с температурой все выходные или целую неделю, если не повезет. Люди, которые видя улыбающегося человека, считают, что он шизик. Не дуйся, дружище. Я привык к этому. Поэтому и выдумываю себе миры, где всё не так плохо. Попробуй сам и увидишь, как меняется мир вокруг. Исчезают гопники и вместо них ты видишь гоблинов или орков. Исчезает противный холод и ему на смену приходит освежающий ветер с далёких зачарованных гор. Всё меняется. И становится проще переносить ту серость и злобу, которыми наполнена жизнь. Сидя на мокром бревне, я представляю себя воином в походе, который греется у костра, вкушая жареное на углях мясо. И холод не так донимает, и сказка появляется, и радостно на душе. Понимаешь? Пламя костра, пляшущие на ветру желтые листья, теплое солнце – вот оно, волшебство, рядом. Но ты его не видишь, гонишь от себя, как назойливого комара. Зато я вижу. Вижу это, и оно мне помогает осветить тьму вокруг. Я концентрируюсь на хорошем, представляю сказку, и сказка оживает. Больше ты не замечаешь грязи. Замечаешь только красоту. И жить становится куда проще. От меня зависит, что я увижу. От тебя зависит, что увидишь ты, - Лёвка выдохнул, снова почесал нос и поежился, после чего пошел вперед. До меня снова донеслись слова песни. Я посмотрел себе под ноги и увидел танец желтых листьев, и казалось, что не листья это, а маленькие феи, что кружатся в хороводе. Взглянув на небо, я не увидел облаков, зато увидел могучего серого дракона, который величаво плыл в лучах осеннего солнца. Затем я посмотрел на Лёвку и не увидел худощавого паренька, который неловко ковылял вперед, опершись на костыль. Я увидел могучего воина, возвращающегося в родной дом после славной битвы. И в голове тут же зазвучала та самая песня, которую напевал Лёвка.
- За корону, за земли и горы,
За долины драконов в цвету… - тихо начал я и тут же услышал Лёвкин голос. Он стоял впереди и ждал меня, и на его губах снова витала улыбка.
- Ради славы и силы сражу Темного Лорда,
Сказку в душе своей я найду…
Гектор Шульц
|