Однажды Георгий побывал в женском монастыре. Один. В обществе монахинь. Было это в 1992 году, в некоей области Расеи, которую он указывать не будет – ибо мать игуменья до сих пор руководит. В общем, в 1992 году в уездном городе N случилось ужасное. Две 18-летние студентки постриглись в монахини. Общество треснуло напополам, затрепетав: бедные юницы, не познавшие плотских радостей, добровольно прячут власы под клобук да заживо хоронят себя в каменном мешке, когда как вокруг ваучеры пиздатейшие, сникерс да братва. И, стало быть, молоденькому корреспонденту Георгию (попостнее он тогда был, 85 кг весил, а сейчас эвон что) поручили взять интервью у матери настоятельницы. В Москве в пресс-службе нужной интервью согласовали и Георгий со своими московскими пальцАми отбыл в провинцию коровам хвосты крутить.
И вот, значит, приходит Георгий в монастырь. Робеет. Он же немецкие фильмы смотрел, мало ли там что. Открывает дверь согбенная старушка, злая как чёрт. «Ишь, явился, - брюзжит она. – Мужиков нам здеся не хватало!». «А я что? – блеет Георгий. – Я ничего. Вы уж ведите меня к игуменье, а то поелику мы зело на самолёт опаздываем». «Один соблазн от мужиков-то! Нельзя девкам их видеть! – разоряется старушка. – От тебя раздрай пойдёт». «Бабушка, успокойтесь, я не фотомодель». «Посиди тут с моё, любой фотомоделью покажется». Георгий стоит и ждёт, пока божий одуванчик успокоится. Затем проводят его к матери игуменье. А она, значит женщина такая в теле, лет ей примерно двести (Георгию тогда 21 год исполнился, и он считал всех, кому за 40, антиквариатом). Сидит матерь за столом, накрытым прям от души. Беленькая, наливочка (и не одна), салаты всякие, ветчина, курочка из духовки – ну, поста-то нет. И говорит – «Сам-то православный?». «Да, матушка». «Ну-ка, перекрестись!» - следует приказ, и затем очень быстрое его исполнение. «Ну, молодец, что не слева направо» - одобряет матушка. «Теперь читай «Отче наш». «Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя твоё, да приидет царствие твоё, да будет воля твоя». «Э, э, ладно – хватит, зачастил как пономарь. Садись за стол, сейчас посмотрим, крепок ли». И наливает стаканчик стограммовый.
Георгию уже хочется сбежать из женского монастыря. Как-то он свой визит туда иначе представлял. Что все монахини молоды, красивы, и млеют, воображая Георгия купающимся в озере. А тут, знаете ли, такое. Сидит женщина, строгая, сильная, и сразу видно – в вере упорная. Хули, взял Георгий стаканчик и за один приём выкушал. Что такое сто грамм человеку православному? Да ништо, особенно если он из прессы. «Хорош» - хвалит матушка, и тоже залпом свой стаканчик. «Закусывай, а то под стол свалишься». Подхватил Георгий на вилку сёмги, да стал общаться с матерью игуменьей. А те две монахини осьмнадцатилетние разговаривать с ним наотрез отказались. «Сколько я лет в монастыре, ни один корреспондент сюда не приехал» - молвит мать-игуменья, и льёт по второй. Выпили под ветчинку. «Какое горе-то случилось, - речет матушка. – Две девки в монастырь ушли. Всё, катастрофа, журналист приехал. А вот, посмотри газету нашу. Там везде объявления столбцом – «Досуг для состоятельных, восемнадцатилетние». Что-то никого это не возмущает, и пресса не приезжает. Конечно, блядство платное – это нормально. А в келью уйти Господу молиться – вот где ужас-то».
«Матушка, - вякнул Георгий. – Я, это…работа такая…»…и так аккуратно холодец к себе подгребает. Мать игуменья льёт по третьей, обозревает Георгия сочно, и произност - «Грехов на тебе много вижу, хоть и молоденький. Да ладно, молиться за тебя буду, так и знай». Пообщались они, при этом парировала вопросы Георгия мать настоятельница лихо, за словом в карман (или что там у монахинь?) не лезла. И ни в одном глазу. Вообще.
Георгий, шатаясь, вышел из женского монастыря.
В голове крутились цитаты из Евангелия.
В немецком кино результат обычно другой.
Недавно искал это интервью – и не нашёл.
Но посмотрел тут в поисковике – а мать-настоятельница-то до сих пор на своём месте.
Хоть кто-то за Георгия молится, да.
Zотов
|