Здесь будет интересно!!!

Был у бабушки в деревне петух. Старый, тощий, вредный и задиристый. Бабушка звала его Евгешой, а я, начитавшись рыцарских романов из бабушкиной библиотеки, величал его сэром Джоном. Петух и впрямь был благородным.

Он был аристократом от побитого гребешка и до обломанных шпор на плешивых курьих ножках. Щеголял голой шеей, как и подобает породистому петуху, и сиплым голосом. Рано утром, когда остальные петухи еще спали, а солнце только показывалось над горизонтом, сэр Джон с трудом залазил на курятник и, нахохлившись, выдавал свое сиплое кукареканье. И кукарекал до тех пор, пока не просыпались его сородичи и не заглушали бульканье тощего аристократа своим зычным криком.

Не проходило и дня, чтобы сэр Джон что-нибудь бы да не учудил. Несмотря на тощую комплекцию, петух был задиристым и постоянно нарывался на более крупных петухов. Те, вполне ожидаемо, лупили сэра Джона до полумертвого состояния, а потом уходили топтать кур. Сэр Джон приходил в себя, меланхолично оглядывал поле боя, усеянное преимущественно его перьями, а потом, шатаясь, ковылял к поилке, чтобы смочить горло. А еще у сэра Джона была дама, к которой он ревновал не только петухов, но и прочих обитателей птичьего царства. Это была хохлатая, подслеповатая курица по имени Машка, но я звал её леди Мэри.

Леди Мэри была под стать сэру Джону, только обладала повышенной блядучестью и постоянно изменяла благоверному с другими петухами. Сэра Джона это невероятно оскорбляло и он, едва завидев, как его даму топчет упитанный безобразник и простолюдин Кеша, бросался на врага с сиплым визгом. Исход был одинаков. Кеша уходил победителем, а сэр Джон, шатаясь, ковылял к поилке, забыв и про него, и про даму. Но была у сэра Джона одна вредная привычка, так знакомая любому отпрыску знатного рода. Петух любил алкоголь. До сиплого экстаза. Нет, не в чистом виде, конечно, а в виде отходов из-под зерновой браги.
Бабушка, закатав готовый самогон в бутылки, всегда вываливала перебродившую пшеницу птицам. Главным ценителем этого широкого жеста бабушки был сэр Джон.

Едва завидев бабушку с большой кастрюлей, он первым бежал к ней и первым же принимался пожирать перебродившую вкуснятину. Петух отгонял других птиц и не успокаивался, пока не падал в пьяном угаре рядом с поилкой. В такие моменты он пел сиплым голосом рулады и смотрел на меланхоличную леди Мэри, уходящую в курятник с простолюдином Кешей. Сэру Джону было все равно. Его рыцарская душа летала на полях хмеля. Так продолжалось до одного момента, пока я не заметил, что сэр Джон слишком уж долго лежит у поилки в бессознательном состоянии.

- Бабушка, сэр Джон сдох! – всхлипнув, сказал я, держа дохлого петуха за ноги.
- Допился, маймун, - вздыхала бабушка и велела мне выбросить сэра Джона в яму рядом с огородом. С превеликой скорбью я это сделал, а потом, по доброте душевной, принес леди Мэри немного зерна, чтобы она почтила память своего рыцаря. Но леди Мэри была поблядушкой и вместо скорбной трапезы предалась бесстыдству с Кешей. Я, безмерно грустя по сэру Джону, качал головой, удивляясь женскому вероломству. Но тут раздался знакомый пьяный сиплый крик и на пороге замер, шатаясь, воскресший герой дня собственной персоной. Сэр Джон оценил обстановку, а затем, разбежавшись, врезался в совокупляющихся любовников и принялся воздавать почести леди Мэри. Простолюдин Кеша подивился этому и поспешил ретироваться.

Через сутки сэр Джон опять сдох, наевшись самогонных отходов. В этот раз я, вспомнив возвращение сэра Джона, облил его холодной водой, но петух не шевелился и даже на тычки не реагировал. Вздохнув, я взял пьяного рыцаря за ноги и отнес все к той же яме. А вечером удивился, увидев, что сэр Джон меланхолично пьет воду из поилки и шатается с дикого бодуна. А затем все, как прежде – выяснение отношений с леди Мэри, мучительное валяние в пыли и перьях после драки с Кешей и сиплое кукареканье по утрам.
Примерно через месяц сэр Джон сдох окончательно. Вода на него не подействовала, тычки и тормошения тоже, а тощее тело изогнулось и застыло.

- Допился, маймун, - сказала бабушка. – Окончательно.
- Уже иду, - ответил я, беря тушку сэра Джона, и понес его к яме. В который раз. Честно говоря, я ждал вечера, чтобы увидеть привычную картину, но сэр Джон не пришел. Не пришел он и утром, когда бабушка кормила прочих обитателей курятника. Пришел через неделю, вечером.

Помятый, взъерошенный и с несчастным видом. Он доковылял до поилки и, не отрываясь, пил примерно полчаса, а потом, сипло курлыкнув, принялся топтать леди Мэри, которая, видимо, была в шоке от возвращения рыцаря. В шоке был и Кеша, потому что леди Мэри принялась наводить порядки в его гареме и беспощадно лупила других невест упитанного простолюдина во время отсутствия своего господина. Поэтому Кеша возвращение аристократа воспринял с радостью.

А что сэр Джон? Сэр Джон, сделав свое дело, подошел к самогонным отходам, чуть поел их, подрался с Кешей и брякнулся на землю, не изменяя своим привычкам. Он еще много раз так подыхал, но бабушка, зная о странности сэра Джона, просто давала ему отлежаться. Рыцарь, все-таки, хоть и петух. А рыцарей за пьянство в яму не выбрасывают.

Гектор Шульц